— Какова секретная служба, а? Высший класс! Мы победили! Ни одного репортера! Служба безопасности в госпитале проинструктирована, все в полном порядке. Стинчфилд в своей области не имеет равных. Мы и с этой напастью справимся. Нью-Йорк не Хьюстон, но я уверена, что и тут все будет хорошо. Я договорилась, что буду ночевать в твоей палате, потому что до нашего дома в Лонг-Айленде добираться не меньше двух часов…
Я болтала без умолку, всячески стараясь ее отвлечь. Поездка на «скорой помощи» — для каждого нелегкое испытание. А для человека, который боится машин так, как боялась их мать, это сущий кошмар. Для перелета на носилках через Атлантику Дитрих выбрала ярко-розовое платье в восточном стиле; ее бледное лицо обрамляла шифоновая шаль от Шанель того же цвета. Она выглядела беззащитной и необыкновенно красивой. Только затаившийся в глазах страх портил прелестную картину. Я сжимала ее руку и успокаивала, как могла, всякий раз, когда машина подскакивала на очередной выбоине в нью-йоркской мостовой. Мать была уверена, что встряски вредны ее сломанному бедру.
На следующий день Дитрих повезли на новую операцию — со времени предыдущей прошло всего пять с половиной месяцев. Когда она пришла в сознание, в ее бедре красовался новехонький, ручной работы сустав. Она нарекла его «Джорджем». Гораздо приятнее загадочно произносить: «Знаешь, Джорджу там, у меня, сегодня не по себе», чем: «Мне досаждает мой протез». Она совершенно забыла, что «Джордж» было одним из кодовых имен Юла, — а может быть, не забыла?
Пока мой муж заботился о домашнем очаге, а дети подтрунивали над его стряпней, я занималась матерью: нужно было помочь ей встать и начать ходить. Она чувствовала себя очень хрупкой и неуверенной и пребывала в постоянной тревоге: не случилось ли чего с сидящим в ее теле кусочком нержавеющей стали. Всем попыткам поставить ее на ноги она противилась и безжалостно выгоняла физиотерапевтов. Даже когда сам доктор Стинчфилд наконец заставил ее подняться с кровати, едва за ним закрылась дверь, она легла обратно.
Как-то я мельком упомянула, что на одиннадцатое сентября намечен ее концерт в «Гросвенор Хаус» в Лондоне, и спросила, не поручит ли она мне разорвать контракт. Она, лежа, молча меня выслушала. Я знала, что теперь она встанет и отдаст себя в руки физиотерапевта.
И снова матери предстоял трудный период отвыкания от спиртного, когда она ненавидела весь мир за его жестокость — и в первую очередь, конечно, персонал Колумбийского пресвитерианского госпиталя. Хуже всего пришлось молоденькой девушке — ее физиотерапевту. Я помню, как она была ошарашена, когда мать заявила, что заставлять ее практиковаться в подъеме по ступенькам — пустая трата времени, что она, Марлен Дитрих, не видит ни оснований, ни необходимости впредь этим заниматься. Немудреная мысль о том, что кто-то способен просто исключить такую вещь, как лестница, из своей жизни, не укладывалась в голове бедняжки. Оставшись со мной наедине, она спросила: