Французский кокон, в который Дитрих заключила Габена, сковывал его творческие возможности. Он был вынужден зарабатывать на жизнь в Америке, работать с американскими актерами и съемочными группами, и то, что он не делал попыток освоиться в новой среде, ему не помогало. Жан Габен, человек из народа, благодаря влиянию Дитрих, сделался отчужденным иностранцем, и это плохо влияло на его работу, и не прибавляло ему популярности.
За день до очередной годовщины наполеоновской войны 1812 года Гитлер вторгся в Россию.
Мать снималась в фильме «Рабочая сила» на студии «Уорнер бразерс» со старым приятелем Джорджем Рафтом и Эдуардом Робинсоном, которого сразу невзлюбила.
— Маленький уродец, ну какая он звезда?
Она сыграла свою роль, непревзойденно выглядела на рекламном кадре в плаще и берете, но в целом фильм ей не нравился, она снималась только «ради денег» и злилась, что работа отрывает ее от самого любимого в жизни человека. Вместе с тем, фильм «Рабочая сила» не требовал от нее особых усилий, часто Дитрих вообще не вызывали на студию, и она могла посвятить себя заботе о «своем мужчине». Когда Габен возвращался домой по вечерам, она встречала его в дверях «их» дома, благоухая пикантными французскими духами. По воскресеньям она готовила блюдо из лангустов и pot-au-feu[7] для голливудских эмигрантов-французов — режиссеров Рене Клера, Жана Ренуара, Дювивьера, друга Габена, снимавшегося вместе с ним в «Великой иллюзии», Далио и многих других. Оторванные от родины, они отводили душу в этом гальском убежище. Дитрих не допускала вторжения иностранцев в их французский дом. Здесь принимали лишь узкий круг друзей Габена. Это было время «бистро» в Брентвуде.
Габен называл Дитрих «Ма grande» Это одно из чудесных романтических выражений, которые так трудно перевести. Буквальный перевод — «моя большая», но он, конечно, хотел сказать «моя женщина», «моя гордость», «мой мир». А взгляд моей матери, говорившей «Jean, mon amour»[8], не требовал перевода. В Габене ей нравилось все, особенно бедра.
У него самые красивые мужские бедра, какие мне доводилось видеть, — утверждала она.
Дитрих проявляла некоторую сдержанность, лишь когда речь заходила об его интеллекте. Ни происхождение, ни образование не могли придать Габену той утонченности, того лоска, которые привлекали ее в Ремарке.
Она занялась работой над английским произношением Габена. В его французском акценте не было ни веселой живости Шевалье, ни сексуальной мягкости Буайе. Габен говорил глухим басом.
Когда он говорил по-французски, мурашки по спине бегали, но по-английски у него были интонации рассерженного метрдотеля. Дитрих отстаивала интересы Габена на студии, и благодаря ей, он заочно наживал врагов. Она даже убедила кого-то назначить ее старого любовника Фрица Ланга режиссером фильма, где снимался Габен. К счастью, Ланга заменили через четыре дня после начала съемок. Да и фильм оказался таким никчемным, что личность режиссера не имела значения. Тем не менее, у Ланга было предостаточно времени для мужского разговора с Габеном: однажды, явившись домой, Габен обвинил Дитрих в любовной связи с Лангом.