Я в постели. Мое тело холодное, я смотрю на себя и не нахожу, что я привлекательна, я недостаточно привлекательна. Мне хотелось бы стать очень красивой для тебя. Для тебя я хотела бы стать самой лучшей женщиной в мире, но я не такая. Но я люблю тебя. Ты — мое сердце, моя душа. Я раньше не знала, что такое душа. Теперь знаю. Завтра я буду спать в твоей кровати. Мне будет больно. Но я буду ближе к тебе. Я люблю тебя, я люблю тебя.
17 февраля. Я не спала. Приняла таблетки в три часа ночи и не смогла уснуть. Работала днем. Жду тебя, будто ты в любое время можешь вернуться со студии.
Пожалуйста, обожаемый мой, вернись, пожалуйста.
18 февраля. Мне так хорошо спалось в его постели. Сначала было больно, что я здесь без него, но я притворилась, что он со мной и легла спать. Время течет так медленно! Все потому, что я считаю часы и даже минуты! За ланчем встретилась с Джорджем Рафтом, и мы говорили про Жана. Рафт спросил: как он может смотреть на другую женщину?
Не верится, что прошло всего три дня с его ухода. Мне кажется, минула вечность или пропала даром целая жизнь. Я дышу — и только. Я сознаю, что думаю только о себе. Может быть, так и поступает тот, кто любит. Я всегда думала, что истинная любовь, когда отказываешься от себя, но это неверно. Я люблю его каждой каплей своей крови, а думаю лишь об одном — о том, чтобы быть с ним рядом, слышать его голос, ощущать прикосновение его губ, чувствовать его руки, обнимающие меня, и я думаю, что хочу отдать ему себя навсегда.
Чаще всего я оставалась на ночь в театре и, напившись до потери сознания, лежала вверху, на хорах, на реквизитной кушетке. В театре было темно, прохладно и безопаснее, чем там, где мне надлежало быть.
21 февраля. У меня все еще жар. Горит голова, горят руки. Я трогаю книгу, и она кажется мне холодной. Я пишу медленно, а сердце так и бьется. Как хорошо, что он не знает о моей болезни.
Воскресенье, 22 февраля. Он позвонил мне. Я очень больна. Доктор придет к полудню. Ох уж эти уколы! Как они действуют на ребенка, который, как мне кажется, у меня под сердцем? Но я не могу родить, если Жан несвободен. А родить и сказать, что ребенок не от него… нет, не хочу об этом думать.
Воскресенье, вечер. Если бы я могла тронуть его сердце, ну хоть чуть-чуть, чтобы он увидел меня такой, какая я есть. Если бы он сказал, что любит меня и хочет меня, что я нужна ему так же, как и он нужен мне, только эти слова положили бы конец тоске, окутывающей меня, как вечная ночь.
Дитрих писала каждый день, страницу за страницей, о своей любви и страстном желании ответной любви.