Даже из Вест-Энда, поддатый и без очков, Алек видел платформу для мойки окон на фасаде отеля «Балморал». Когда они подошли поближе, прежде чем свернуть в сторону Джордж-стрит, Терри взглянул наверх и вздрогнул. Он больше не сможет туда подняться. Слишком высоко. Слишком легко упасть.
Франклин не спал всю ночь, не мог успокоиться. Живот крутило, о сне не было и речи. Про себя он кричал: в пизду сучку ебанутую, мне-то что? А минуту спустя уже нервно названивал по клубам и ночным барам, ходил проверять ее номер.
Чисто для релаксации он попробовал подрочить под порноканал. Пребывая в таком тревожном состоянии, он жутко долго не мог кончить, а когда пульнул, почувствовал себя больным и опустошенным. Тут он вспомнил: боже мой, гребаный бумажник! Гребаные карточки! Отметив разницу во времени с Нью-Йорком, он набрал несколько номеров, чтобы аннулировать их. Ответа приходилось ждать годами. К тому времени, как он дозвонился, гондоны, что его обчистили, уже успели накупить товаров на сумму около двух тысяч фунтов.
В итоге он провалился в нездоровую дремоту. Когда он проснулся, не сразу вспомнив, где находится, было уже за полдень. Отчаяние обернулось юмором висельника. Все пропало, сказал он себе. Все кончено.
Сбегать накануне концерта, раньше она никогда себе такого не позволяла.
Все кончено.
Он вспомнил Тейлора.
Франклин собрался на выход. Да пошла она на хуй. Если ей можно, значит можно и ему. Он выпьет по рюмочке в каждом баре, который попадется ему на пути в этой богом забытой дыре.
Аэропорт Хитроу, Лондон, Англия
18.30
Британия. Нет, это Англия. Это значит – не Шотландия. Нет и не было никакой Британии. Это все афера пиарщиков, обслуживающих империю. Теперь мы обслуживаем сразу несколько империй, они-то и решат, кто мы есть. Европа, или пятьдесят первый штат, или Атлантические острова, или еще какое дерьмо. Все это пиздеж голимый.
На самом деле всегда были Шотландия, Ирландия, Англия и Уэльс. С борта. На борт. Рейс на Шотландию. Всего-то час лету.
На Эдинбург билетов нет. Ближайший рейс на Глазго. Сидеть здесь не хочется, пусть даже следующий эдинбургский самолет прибывает примерно в то же время, что и поезд из Глазго. Главное – не останавливаться, так что я покупаю билет до Глазго.
Звоню маме.
Как здорово услышать ее голос. Она вроде крепится, но в легком забытьи, как будто на валиуме. Трубку берет тетя Аврил, говорит, что мать держится молодцом. У старика без изменений.
– Им осталось только ждать, сынок, – говорит она.
Так она и сказала. Им осталось только ждать. Я пошел в сортир и сел, парализованный тоской. Слез нет. Плакать бессмысленно, как пытаться излить цистерну горя через капельницу. Что я за дурак. Отец выкарабкается. Он непобедимый, а докторишки – гондоны штопаные. Если он и умрет, то потому только, что вместо того, чтоб положить в нормальную палату, на нормальную койку, его бросили где-нибудь на больничной парковке на мешках с мусором с дюжиной других небогатых пациентов. Такое лечение он может схлопотать за то, что всю жизнь работал и платил налоги.