— Кто ты? — спросил старик. — С чем шел к нашим кострам? Говори, не прячь свой язык за оградой зубов.
«Что делать? — лихорадочно думал Амирхан. — Что делать?»
— Мир тебе, достойнейший Мурзали-хан, — запинаясь, проговорил он. — Да продлит аллах твою почтенную жизнь на долгие годы! Язык перестал мне повиноваться из страха перед твоими славными воинами.
— Мои воины страшны лишь тем, кто отвернулся от зеленого знамени ислама и идет в поводу у неверных урусов, загоняющих наш бедный народ в проклятые «колихосы». Кто ты, незнакомец?
— Я сын Садык-хана, Амир. Родом из Таласа. Отца моего забрали в тюрьму урусы, у него было слишком много овец и верблюдов. На мою долю осталась только месть за поругание и разорение нашего рода. Мне довелось сражаться в рядах славного войска Гюрген-хана. Но год назад нас разбили конники Буденного. Гюрген-хан ушел с небольшим конвоем в Афганистан, нам же повелел разойтись по аулам и ждать его обратно с новыми силами. Целый год я скрывался от властей, а когда услыхал, что правоверные поднимаются здесь, то отправился сюда немедленно.
— Твои слова вызывают радость в моем сердце, Амирхан, но так будет, если они не лживы. Почему ты не пришел ко мне днем, а крался мимо моих постов, как трусливый шакал?
— Наши старики учили меня помнить: когда волк приближается к ловушке, он обнюхивает и свой собственный след, — ответил Амирхан. — Еще днем я слышал стрельбу, шум сражения. Местные жители не отвечают на расспросы. Я понял, что ты ведешь бой с урусами, и потому должен был остерегаться, чтобы не попасть в их руки.
— И этот ответ выглядит правдивым, — сказал хан Мурзали. — Я оставлю наш разговор до утра. Утром приедет сюда новое пополнение моим силам. Там будут люди Гюрген-хана. Я разделю тогда радость твою, Амирхан, от встречи с товарищами. А сейчас, думаю, тебе непривычно будет спать в новом месте. Потому твой сон в остатке этой ночи убережет Кемаль-бек.
Амирхана отвели в углубление-камерку в стене мазара. Она вдавалась в стену шага на четыре и выходила отверстием без двери на освещенную горящими кострами площадку. Амирхан улегся в углублении на кучу тряпья, которое уже лежало там, и притворился спящим. У выхода примостился, закрыв его крупной фигурой, Кемаль-бек.
Вскоре по всему стану началась лихорадочная подготовка к ночному разбойничьему набегу. Стараясь не шуметь, басмачи собирались неожиданно напасть на лагерь Матвея и его аскеров, на молодых неоперившихся птенцов, доверенных Амирхану.
«Что же делать мне? — думал Садыков. — Как известить обо всем Матвея?»