Корнеты перечить не стали. Когда холодное оружие оказалось в руках Извольского, он посмотрел в глаза каждому из них и твердо проговорил:
— Деритесь, где угодно, только не в Отраде. Ясно?.. А с тобой, племянничек, состоится отдельный разговор.
Горелов, к которому были обращены эти слова, понурил голову и медленным шагом тронулся к дому. Через минуту лужайка, где могло случиться непоправимое несчастье, опустела.
По возвращении в бильярдную Извольский с Измайловым продолжили в сторонке прерванный разговор. Картежники возобновили игру, к ним прибавился еще и Кузовлев. Хитрово-Квашнин, Петин-младший, петродарцы, француз и Горелов сели за отдельный стол. Петин-старший переходил от группы к группе и, прикладывая ладонь к уху, прислушивался к разговорам. При этом шевелил седыми бровями, часто хмыкал и покачивал головой. Занятие это ему вскоре прискучило. Сев на стул, он посмотрел на Хитрово-Квашнина и что-то сказал сыну.
— Родитель мой рвется с вами потолковать, Евстигней Харитоныч, — раздался голос доморощенного художника. — Давайте поменяемся местами.
Штабс-ротмистр присел на стул возле старика, который угостился чересчур большой понюшкой табака и теперь отчаянно чихал, сотрясаясь всем телом. Потребовалось некоторое время, чтобы он пришел в себя. Протерев красно-зеленым носовым платком слезящиеся глаза, пожилой дворянин, наконец, повернулся всем корпусом к Хитрово-Квашнину. Бородавка на его широком носу, неровная, с седыми волосками, сильно напоминала крупную муху, которую так и подмывало сбить щелчком.
— Ты, молодой человек, вылитый отец, — проскрипел долгожитель, положив шершавую пятерню на руку штабс-ротмистра. — А ведь в младые годы мы с Харитоном Авксентьичем служили вместе. Да, сначала в ландмилиции, потом в местной воеводской канцелярии. Он при воеводе товарищем, а я начальником над воинской штатной командой… Эх, прошли золотые денечки!.. Мы тогда молоды были, такие дела творили, что вам, молодым, ежели рассказать, завидно станет! Это сейчас я глух да немощен, а было время, когда один на кабана ходил, медведя поддевал на рогатину! Харитон Авксентьич охоту тоже любил. Лучшего стрелка нельзя было и вообразить. Бил по цели без промаха. И по части всяких расследований был большой мастер. Небось, знаешь?
— Батюшка рассказывал о некоторых делах.
— Что?
— Говорю, знаю кое о чем.
— Кое о чем?.. Хм-м, а не сказывал ли он о пропаже у воеводы собольей шубы?.. Такой богатой шубейки, какую носил воевода Бобарыкин, я отроду не видывал. Ходил он в ней по зиме важно, как какой-нибудь столичный вельможа. А в день именин его жены шубу взяли да сперли!.. Прямо из канцелярии. Кто посмел, кричит Бобарыкин, какая сволочь? Расходился эдак, мочи нет! До обеда шуба была на месте, а после того, как местные купцы втащили в канцелярию подарки для именинницы — мешки со всякой всячиной, ну там, салом, гусями, потрохами, штуками материи, ее и след простыл. И что ж вы думаете?.. Пропажу отыскал ваш батюшка. Нашлась она в доме подъячего, как звать его — не упомню… Тришкин, Мишкин… Бог с ним!.. Так вот, пока бородачи произносили здравицы да пожелания, он снял незаметно шубу с крючка и засунул ее в мешок с материей, зная, что подарки в воеводские хоромы доставят под его присмотром. Солдата, который взвалил на плечи тот мешок, чернильная душа по дороге завернул на свой двор, чтобы угостить за какую-то прежнюю услугу медовухой. Ну и вытащил незаметно шубу из мешка. Кто бы додумался? А Харитон Авксентьич уразумел, что к чему в тот же самый день!