Саша онемел. Он встал и, глубоко вздохнув, выпустил воздух через рот. Что ответить этой бедной девочке, которую он тоже любил, но другой любовью? Почему природа не сделала так, чтобы один человек был предназначен для кого-то определенного и мог любить только его и быть любимым, соответственно, только им? Зачем такие трудности в жизни человека? Сколько бед и несчастий, болезней принесла безответная любовь!
– Я знаю, – начала Аня после некоторого молчания, – знаю, что ты не любишь меня. Мне прекрасно известно, что у вас с Аленой чистая и светлая любовь. И я рада за вас. Я пришла, Саша, даже не за тем, чтобы услышать взаимное признание, а затем, чтобы освободить свою душу от этой тайны. Я все говорю об этом с мамой, с мамой и только с ней. Она волевой человек, властный. Я не такая. Она дает мне советы, которыми я никогда не воспользуюсь. Никогда, никогда….Никогда, говорят, не говори никогда. Я всегда считала, – говорила Анечка свой монолог, глядя в пол и иногда усмехаясь речам своим, – что люди заявляют о том, что никогда не сделали бы того или иного, только потому, что им как раз таки никогда просто не было предложено нужных для того условий, обстоятельств. Мне кажется, мы все готовы свернуть шеи даже своим родным, если б находились в нужных для этого условиях.
Александр, пораженный, слушал Аню, удивленно, но смиренно глядя на нее. Он понял, что внутри нее накопились не только чувства, но и мысли, высказывать которые не давал Максим. И все это просилось наружу. Сначала лились слезы, теперь льется речь – все, что не успело перебродить, представилось на суд Александру.
– ….впрочем, о чем я говорю? Я уже и сама не знаю. Я начала думать о тебе с того момента, когда мы встретились впервые, в кафе. Я даже с Максом продолжаю встречаться только, чтоб быть к тебе ближе! Каких только не было мыслей, идей, фантазий! Мне кажется, я даже думала об убийстве! Сначала Алены, потом себя самой. – Аня опять начала плакать, но тихо. – Но богобоязненность остановила во мне поток таких жутких мыслей. О, Господи! Я даже начала ходить в церковь! Я просила освободить мою душу от этой мучительной любви. Иногда я кричала внутри себя диким ором: «Господи! Ну зачем?! Как ты мог допустить такую больную любовь, что разъедает меня!» А потом разум или что-то, какой-то голос внутри меня, сказал: « А почему Ему этого нельзя допустить? Почему все считают, что Господь Бог не должен допускать, например, аварий, трагичных смертей, инвалидности, уродства, безответной любви, наконец? У него, что лежит инструкция, которая предусматривает пункты, которые обязательны к исполнению, и те, что запрещены? Да и что за жизнь была бы без страдания, если все были б равны, здоровы, богаты и счастливы в любви? Условия для существования перестали б существовать. Нарушилось равновесие и все погибло бы!»