– Своего рода динамическая защита, – сказал я.
– Не знаю, какая защита, но – надежная. Только не против лазерных пушек, которые стреляют, видимо, с большого расстояния.
– Мне показалось, они стреляют вообще ниоткуда. Из чистого неба. И моим бойцам так же показалось. Мы дважды такую стрельбу наблюдали. И предположили, что лазеры работают.
– Ученые, а я с ними уже разговаривал и буду разговаривать еще, когда ты пришлешь и новые, и старые записи, говорят, что выстрелы лазерами произведены из-за пределов земной атмосферы. Откуда-то из ближнего космоса. И потому лучи становятся видимыми только в момент пересечения атмосферы.
– Нам бы такие лазеры на спутники…
– У нас такое оружие разрабатывается для самолетов шестого поколения, но еще, естественно, не опробовано, поскольку и самолетов шестого поколения пока не существует. Это вопрос, возможно, полутора десятилетий.
– А разница в цвете лучей?
– У нас с тобой, Троица, одинаковые вопросы возникают. Я тоже об этом спрашивал. Ученые говорят, это разница в технологии изготовления боевых лазеров, и только. Луч вообще можно сделать невидимым. Наша наука сейчас как раз разрабатывает такую лазерную пушку…
Я не стал сразу «убивать» своих солдат сообщением о том, что мы застряли в Земле Отчуждения на неизвестное время, возможно, на несколько десятилетий. Такое сообщение в состоянии сломить дух любого человека. Это примерно то же самое, что сейчас объявить всем, что каждый из моих бойцов приговорен судом к двадцатилетнему как минимум заключению. Только за то, что они оказались здесь. Без их личной вины в том. Пусть здесь и не тюрьма, тем не менее у всех есть семьи, родные, любимые, которые ждут. У всех есть планы на устройство в будущей жизни. Все они молоды и полны надежд на будущее.
Даже мне сообщение ударило по голове. Чувствовалось, как в моем мозгу зарождается сильный жар. Я вернулся на место ведущего, сменив старшего сержанта Камнеломова.
– Что с вами, товарищ старший лейтенант? – спросил Камнеломов.
– А что? – поинтересовался я, как ни в чем не бывало. – Снова волосы почернели?
– Нет. Лицо, как помидор, красное…
– Жарко, наверное. Кавказ…
Жарко-то было жарко, против этого старшему сержанту и возразить было нечего. Вторая половина дня на Кавказе, даже на Северном, всегда переносится труднее, потому что солнце и скалы, и камни прогревает, и они жаром дышат. И скорее всего жарко было всем. Но покраснело лицо только у одного меня. Я сам это почувствовал. Оно не только покраснело, но и налилось чем-то тяжелым, стоило большого труда не открывать рот, потому что челюсть просилась оторваться.