Пушкин – Тайная любовь (Сидорова) - страница 166
Нижний фрагмент ПД 836, л. 28 об.
Разве при таком подходе к жизни у этой женщины есть шанс хотя бы когда-нибудь стать счастливой? Такое впечатление, что кто-то иной должен взять в свои надежные руки судьбу не очень молодой уже Екатерины, чтобы принять, наконец, за нее – прямо насильно! – единственно правильное решение. Пушкин точно знает, каким это решение должно быть: его девушку следует убедить, заставить признать, наконец, его, своего первого любовника, своим законным мужем. Но кому по силам заставить неумолимую Бакунину и ее высокомерную мать сделать это? Разве только …царю! Вон как идеальный царь Петр, радеющей за счастье всей своей державы, в пушкинском романе и о каждом из своих подданных хлопочет – по собственной инициативе нисходит до устройства личной жизни даже своего только что вернувшегося из Европы арапа.
Но то – в романе. Нынешнему императору Николаю, конечно, льстит, когда его по решениям и даже характеру, внешнему виду уподобляют его великому предку, а также восхищаются его образцовой семейной попечительностью. Самому Пушкину тоже, конечно, лестно внимание к нему царя – вызволение из ссылки, представление двору как «нового» и «своего», инициатива лично цензурировать его произведения… Да, он и сам себя считает в какой-то мере крестником и воспитанником царя Николая. Но устраивать личное счастье даже и «своего» Пушкина его высокому патрону, конечно же, в голову не придет. Сколько ни намекай ему поэт стихами и романами на желаемость, ожидаемость от него его несчастливыми подданными Пушкиным и Бакуниной широкого жеста – личного вмешательства в их «арапскую» и фрейлинскую судьбы…
«Великий Пушкин, маленькое дитя», – вздохнет когда-то над участью поэта с юных лет лучше всех понимающий друга Антон Дельвиг. Гении, ворочающие в своих произведениях едва ли не стихиями, по жизни порой просты и наивны, как дети – верят в чудеса и сочиняют сказки. Хоть упрямая действительность постоянно ставит их перед фактом того, что собственные проблемы с неизбежностью каждому приходится решать самостоятельно. Читая две первые главы своего начатого романа тригорскому приятелю Алексею Вульфу 25 сентября 1827 года, Пушкин сам, видимо, не очень еще представлял, как пойдет жизнь его арапа дальше. Вульф помнит его слова о том, что «главной завязкой романа» тот планировал сделать вроде как «неверность жены сего арапа, которая родила ему белого ребенка и за что была посажена в монастырь»[121].
Так литератор Пушкин «наказывает» свою не желающую его знать возлюбленную Бакунину! А она, естественно, все продолжает жить и надеяться на счастье, даже не подозревая об его «арапских» репрессиях. Впрочем, самому автору в отсутствие определенности, личного стимула его прозаический роман вскоре наскучил. Он отложил его пока вроде как на время и обратился к давно ведущемуся им роману стихотворному – приступил к разработке седьмой главы «Евгения Онегина».