Направлялось ли ей приглашение на вульфовский старицкий бал? Старающаяся во всем угодить своему близкому приятелю Пушкину Прасковья Александровна, конечно, вполне способна была поддержать и такой его намек. Мол, раз он так долго «бегает» за Бакуниной, это значит, что та столь же старательно «удирает» от него. Вот и пусть он лишний раз убедится в том, что, в отличие от ее собственных дочерей, он Бакуниной вовсе не нужен. Впрочем, и сама теперь очень осторожная Екатерина тоже вполне могла проигнорировать это родственное мероприятие уже только потому, что на него должен был быть приглашен «друг семьи» Вульфов – столько лет продолжающий «преследовать» ее своей любовью Пушкин.
Рисунки верхнего яруса сложной сюиты ПД 838, л.99 об. «ПЕЙЗАЖ С ВЕРСТОВЫМ СТОЛБОМ» – и есть рассказ о проведенных поэтом в Тверском краю святках 1828–1829 года. Рассмотрим и его пофрагментно.
Накренившийся верстовой столб – знак того, что личные пушкинские дорожные планы в этот раз «подкосились» и были «вручную» скорректированы. Судя по первоначальной цифре «230» на столбе, ехать Пушкин собирался из Москвы только до Торжка. На это намекает крупно, хоть и бледно выписанный предлог «Къ» в верхнем левом углу рисунка и зачеркнутая, как бы «несостоявшаяся» буква «Б» перед верстовым столбом, выдающие тайну того, к кому именно наш поэт из старой столицы стремился. Если внимательно приглядеться к самому дорожному столбу, то по его левому ребру можно прочитать тоже бледновато, но зато полно прописанное вожделенное для души поэта направление езды в Тверскую губернию – «Къ Бакунинай ЕкатеринѢ».
Собственноручное пушкинское исправление цифры «230» на «250» корректировало направление от Москвы к тверскому уездному городку Старице. К 6 января, когда Пушкин в Старицу прибыл, там уже несколько недель в кругу перебравшихся сюда из Малинников своих родных сестер Анны с Евпраксией изрядно скучал его тригорский приятель Алексей Вульф. В его дневнике находим: «В Крещение приехал к нам в Старицу Пушкин… Он принес в наше общество немного разнообразия. Его светский блестящий ум очень приятен в обществе, особенно женском. С ним заключил я оборонительный и наступательный союз против местных красавиц, отчего его прозвали сестры Мефистофелем, а меня Фаустом. Но Гретхен (Катенька Вельяшева), несмотря ни на советы Мефистофеля, ни на волокиту Фауста, осталась холодною: все старания были напрасны»[138].
Левая часть верхнего фрагмента ПД 838, л. 99 об.
Кажется, что прибывшая в Тверские края об эту пору собственная двоюродная сестра Анна Петровна Керн Алексея Вульфа в данный момент совсем не интересует. Похоже, после тригорского скандала осени 1824 года появляться в доме тетушки она не решается, хоть и гостит неподалеку – в Бернове. Анна – вовсе не равноценный Бакуниной сюрприз и для вместе с Алексеем принимающегося увиваться за более молоденькими и свеженькими старицкими барышнями Пушкина. На его рисунке ПД 838, л. 99 об. Анна и есть – по-зимнему