Другую немаловажную для нас трудность отметил еще на юбилейной парижской выставке графики поэта 1937 года художник Мстислав Добужинский: «Рисунки Пушкина тесно связаны не только с его биографией, но и со множеством явлений в пушкинской современности: одной из самых интересных задач будет выяснение художественных влияний – непосредственных, косвенных и «подпочвенных», которые в той или иной мере могли действовать на Пушкина-художника»[1]. А в речи при закрытии этой выставки Мстислав Валерьянович еще и многозначительно присовокупил, что в графике Пушкине видит товарища того же братства, в котором состоит сам.
Наивно, конечно, полагать, что имел он в виду содружество профессиональных художников. Братство это – масонское иллюминатское общество, в котором занимались особого рода рисованием – изобретали и широко использовали различного рода шифровки. Кодирование информации в словах и рисунках в пушкинское время, когда светские люди обожали игры, шарады и ребусы, маскарады и живые картины, эпиграммы и карикатуры, вообще было в большой моде. В разной мере владели искусством шифрования, даже не будучи масонами, многие современники поэта. В том числе – близкие его друзья Жуковский, Батюшков, Кюхельбекер, Дельвиг… Хотя в мастерстве рисования им, конечно, за Пушкиным не угнаться. Тот совершенствовался в этом искусстве – тренировал глаз и руку – так же упорно, как и в стрельбе из пистолета.
По графике Пушкина хорошо видно, что не только для своих поэм с политической подоплекой усвоил он с юности известное правило: надежнее всего информацию спрятать – это ее «выпятить», как говорится, положить на самом видном месте. И образы своих сюит он прямо РИСУЕТ БУКВАМИ! Печатными и скорописными. Крупными и мелкими. Ясными и затененными. Четкими и едва выглядывающими бочком из черноты. Но в совокупности своей непременно образующими какую-то линию – НЕПРЕРЫВНУЮ ЦЕПОЧКУ слова или фразы.
Поэтому пушкинскую графику надо читать. Тем более что в манере графического шифрования записей своего интимного дневника поэт не оригинален. Он строго, принципиально придерживается общепринятых символики и правил, потому что рассчитывает в конечном итоге быть понятым. Вначале – знающими многие подробности его личной жизни друзьями, которые, как он, вероятно, полагал, будут призваны изучать его архив после его смерти. А через них – и прочими современниками.
Для нас, сегодняшних, конечно, непривычен, сложноват сам по себе символический язык графики Пушкина, понуждающий обращаться ко многим источникам, развивать догадливость, порой даже проявлять смекалку. Однако ключ практически от всех его кодов – его творчество, в котором нет ни единого лишнего, не вписывающегося в общую литературную концепцию его жизни образа, ни единого праздного слова. В графике в этот круг приходится включать и пресловутую ненормативную лексику поэта.