– Но это не главная причина? – настаивал генерал.
– Естественно. – Хозяин квартиры пригубил коньяк – Вот мы и подошли к главному. Задавайте вопросы. Буду отвечать. Я понимаю, вам так будет сподручнее?
Щетинин со стуком поставил бокал на столик:
– Ельцов был знаком с Колодниковым?
– С историком? Да.
– Вот так, сходу, и вспомнили? Ведь академик скончался в начале семидесятых.
– Таких людей, как Колодников, трудно забыть. Личность. Они с уважением относились друг к другу. Хотя в дружеские чувства уважение не переросло.
– Вам об этом говорил сам Ельцов?
– Нет, мои глаза. Видел, как они общались, пару раз. Со стороны. Когда историк приезжал в Зею. Конструктивный разговор двух учёных.
– О чём шла речь?
– Без понятия. Не имею привычки подслушивать. – Шонин тоже поставил бокал на стол.
– Ельцов никогда не говорил о том, что интересовало Колодникова в Зейском районе?
– Нет. В этом не было нужды. Я и так знал о чём.
– И были в курсе того, какое подлинное задание выполняла пропавшая геологическая экспедиция?
– Естественно, был. – Алексей Михайлович придвинул к себе оба бокала, снова налил в них спиртное. До краёв. Поднял свой, осушил до дна. Одним глотком. Поморщился. – Мало того, это я помог Ельцову отправить людей на Большую землю.
Шонин прикрыл глаза, долго молчал. Только пальцы правой руки выдавали его волнение, постоянно сжимаясь в маленький кулачок. Наконец, когда Вилен Иванович уже было начал терять терпениие, хозяин квартиры, облизув сухие, тонкие губы, произнёс:
– Ельцов несколько раз заводил со мной разговор о кургане. Только мне не верилось что… Словом, он меня торопил с созданием водохранилища, а я всё никак не мог понять, к чему такая спешка? И хоть он и пытался мне объяснить, всё одно не верилось. А вы бы поверили в то, что какой-то земельный холм может представлять угрозу всему человечеству? Вот и я не поверил.
Всё изменилось в конце августа шестьдесят девятого. Ельцов ночью поднял меня с постели. Выехали к хребту Тукурингра. Двумя машинами. Борисович всю дорогу молчал. Сидел спереди, рядом с водителем, хмурый, злой. К моменту нашего приезда там уже были военные и группа академика. Мы с Борисовичем прошли внутрь палатки. Где я в последний раз увидел Дмитриева. – Старик говорил медленно, с придыханием. Не произносил, выталкивал слова. – Это страшно. Очень страшно. Видеть молодого, некогда красивого, умного, весёлого человека катающимся по земле в собственных испражнениях, в блевотине, с пеной у рта, произносящего нечленораздельные звуки. Видеть безумные, немигающие глаза. Никогда раньше не подозревал, что в безумии глаза меняют цвет. – Шонин потянулся к карману, достал мятую пачку сигарет. – Дмитриев, помнится, тогда укусил одного из солдат. Сильно, до крови прокусил руку. Позже у укушеного было обнаружено бешенство.