Так вот, если еще несколько лет назад она была счастлива, что им с матерью удалось обмануть не только ее отца, виконта де Грея, и всех окружающих, но и – как ей казалось – саму природу, то теперь она вдруг все чаще стала задаваться вопросом: «А был ли во всем этом здравый смысл? Был ли смысл вторгаться в мужскую жизнь, пытаться прожить свои годы жизнью мужчины, жертвуя при этом всем тем, чем наделила ее природа и происхождение?» Оставаясь дочерью виконта де Грея, она давно могла бы войти в высший свет, блистать нарядами на балах, плести любовные интриги с самыми красивыми и достойными мужчинами королевства…
А сколько сугубо женских ночей потеряла она – «ни-мужчина-ни-женщина», – встречая на своем пути красивых парней, которым так и не решилась открыться?! Сколько нежности и женской страсти перегорело в ее душе, груди и женской плоти из-за невозможности разделить свои чувства ни с мужчинами, ни с женщинами. А эта вечно забандажированная грудь! И вечный страх перед тем, что тебя вот-вот изобличат и, если не повесят на рее, то прямо там, посреди океана, набросившись сворой в добрую сотню изголодавшихся по запаху женской плоти, истосковавшихся по ласкам мужланов, в буквальном смысле растерзают тебя!
Выяснение того, что она, оказавшись «ни мужчиной ни женщиной», потеряла, а что, наоборот, таким образом приобрела, всегда казалось ей делом крайне неблагодарным. Тем не менее, потребность прибегать к подобному взвешиванию своих поступков на весах чувств, христианской морали и женской зависти стала возникать все чаще. И ничего поделать с собой и своими сомнениями виконтесса де Грей уже не могла.
Вода здесь действительно была лишь слегка солоноватой, она не въедалась, как океанская, в поры тела, не жгла соленым осадком. Шелковисто-мягкая и прозрачная, подпитываемая подземными источниками, она превращала купание в истинное наслаждение. Констанция даже заподозрила, что Ирвин так ни разу и не искупался здесь, ограничиваясь лишь ванной, плаванием в заливе и отмоканием под неброским водопадом. Совершенно забывшись, она чуть было не позвала барона, чтобы открыть ему глаза на этот южный фьорд, но в последнее мгновение сдержалась.
«Ты что, хочешь, чтобы, увидев тебя обнаженной, Ирвин потерял дар речи?» – рассмеялась она, и поплыла к огромному плосковерхому валуну, восстававшему посреди лагуны в виде гранитного островка.
Плавала она по-мужски, делая широкие, мощные взмахи руками, при этом время от времени погружала лицо в воду, чтобы, почти ложась на поверхность, пронестись какое-то расстояние с быстротой акулы.