– Да раздевайтесь же, Грей! Не томите свое тело и душу!
«Он все еще возбужден? – удивилась Констанция. – Или, может быть, это у него естественное состояние?! – скабрезно хихикнула она про себя. – Тогда совершенно понятно, что всякий день, проведенный без женщины, был для него настоящей пыткой».
– Отмывайте свои грехи, барон. Я же пока поплаваю в заливе. Акулы здесь бывают? Ужасно боюсь акул!
– Здесь – нет. Во всяком случае, мне ни одной видеть не приходилось. Очевидно, воды «карлсбадские» им не по нутру! – Ирвин медленно забрел в одно из небольших озерец, над которым не было пара. В этой устоявшейся луже вода, очевидно, была не столь горячей, как в основном «котле», потому что погружался в нее Рольф с возгласами блаженства, переходящими в самодовольный поросячий визг. – Заходите, заходите, Грей. Слишком много пресной воды, в том числе и из подземных источников, а акулы этого не любят.
Преодолев еще и ручей, порождаемый водопадом, Констанция зашла за выступ скалы и обнаружила потрясающую по своей красоте лагуну, отгороженную от основной части залива едва заметным рифом, и решила, что лучше места ей все равно не найти. Мужчина сюда вряд ли забредет: его хватит только на то, чтобы, искупавшись в заливе, понаслаждаться прохладой водопада. Акула же, даже окажись она в заливе, тоже вряд ли станет прорываться через риф.
Возможно, вода в лагуне и была чуть прохладнее, чем в горячей купели Рольфа, тем не менее, входя в нее, Грей ощущала, что она значительно теплее, нежели за рифом. Быстро раздевшись, Констанция аккуратно сложила оружие и одежду на валун и, прежде чем войти в воду, внимательно, придирчиво, насколько это было возможно, осмотрела свое тело.
Понятно, что оно не было так гармонично сформировано, как тело Ирвина Рольфа; к тому же она не могла похвастаться накачанными бицепсами, поскольку рядом с мощными мужчинами всегда чувствовала себя этаким недоразвитым подростком. Но все же ей достались довольно широкие плечи и крепкая грудная клетка. Правда, с не очень-то выпирающей грудью, которую она к тому же всегда плотно обвязывала специальным бандажом, чтобы не выдать в себе женщину, но все же… К уродливым фигуру ее не причислишь. Да и ноги, вроде бы, ничего – загорелые, с икрами-бутылочками.
«Любой мужчина имеет полное право обвинить тебя в том, что скрывать от него такое тело – великий грех, – не без самолюбования заявила себе Констанция. – Так что пора бы тебе каяться…»
Она могла бы еще добавить, что и сама все чаще обвиняет себя в этом небожеском, нечеловеческом сокрытии. Если еще несколько лет назад Грей была порой просто-таки признательна своей матери, которой взбрело в голову превратить ее в мальчишку-юношу, воспитав в сугубо мужском, спартанском духе, без чего она не стала бы ни юнгой военного корабля, ни кадетом пехотного полка во Фландрии, ни затем пиратом, а значит, многое из этой странной сумбурной жизни ее так и осталось бы неизведанным…