Уезжал я от стены ошарашенный, не в силах говорить. Приехали мы домой к Пиньси уже затемно. Не буду описывать его дом, поскольку не спросил у него разрешения. Мы выпили крепкой китайской пятидесятитрёхградусной водки, которая меня расслабила, напомнила об усталости за прошедший день и сделала сентиментальным.
Я сдерживал себя, чтобы не расплакаться и не обнять Пиньси из благодарности за то, что он подарил мне закат и Великую Китайскую стену без людей. За то что из множества книг на русском языке он выбрал мой первый скромный роман «Рубашка». За то, что из всех языков мира он почему-то выбрал русский, выучил его блестяще и полюбил. За то, что много своих молодых лет он жил и работал в Москве и навсегда полюбил мою Родину и столицу. Полюбил так, как многим из нас не под силу.
Перед самым отъездом в аэропорт Фу Пиньси прочёл наизусть какой-то важный и глубокий буддистский текст, какой-то канон.
За шесть дней пребывания в Китае я привык к звучанию китайского языка. В чьих-то устах он звучал благозвучно, в чьих-то не особо, но тут я услышал подлинную музыку, музыку древнего безупречного текста, произнесённого с таким чувством, что я оторопел. У Пиньси в тот момент изменились глаза. Такие глаза я видел только у людей, которые поют важную и глубокую песню, у музыкантов, которые исполняют великую музыку.
А потом мы поехали в аэропорт.
Думаю, что люди, работающие с китайцами и много бывающие в Китае, скажут, что китайцы и такие и сякие, с ними ухо надо держать востро, они своего не упустят, а наоборот… Скажут, что, чтобы понять Китай, надо попасть на рынки, съездить туда, зайти, повидать то и сё…
Да! Кто ж сомневается!
Но я уезжал в аэропорт из дома Пиньси совершенно притихший и счастливый. У меня определённо было ощущение, что мне позволили прикоснуться к таинственному и прекрасному, которое понимать не обязательно, которым можно восхищаться без понимания.
3 декабря
Ровно три месяца назад, в самом начале сентября, я высказался в этом дневнике и озаглавил своё высказывание «Я так думаю». После я не раз подумал, надо было это делать или нет.
Я ни разу не пожалел о том, что высказался, но сомнения были и остаются до сих пор. Много людей не пожелали больше со мной общаться. Многие, наоборот, были благодарны, но из их благодарности я понял, что мною сказанное было ими истолковано совсем не так, как мне бы хотелось.
Вот и сейчас я хочу высказаться, точнее, не могу не высказаться. А если не могу не высказаться, то, возможно, это проявление слабости, потому что, как известно, молчание – золото.