Когда Дуглас пришел к ним, как ни странно, как ни поразительно, но и Эйлин, и Гарри, и ребенок были спокойны и довольны. Они поговорили о том, что произошло у ворот завода. Поскольку жребий был брошен, Эйлин, сама себе удивляясь, стала безоговорочно и непоколебимо на сторону Гарри. Ее теории отошли на второй план, уступив место любви и верности. Дуглас был тронут, и у него отлегло от сердца.
Сейчас Дуглас с отцом стояли у дома как заговорщики, пьяненькие и дружелюбные, отчего барьеры, воздвигнутые годами разного жизненного опыта и разных стремлений, окончательно рухнули; их просто распирало от дружеского расположения друг к другу, и в то же время они оставались отцом и сыном. Они говорили о Гарри; Джозеф только и ждал случая связать как-то все происшедшее с проповедью, которую он уже давно считал своим долгом прочитать сыну.
— Так вот насчет Гарри, — сказал он, понизив голос, когда они остановились под уличным фонарем посреди погруженного в сон города. — Если уж он что решил, его не своротишь. Ни за что не своротишь, если он считает, что прав.
Страсть Джозефа впадать в лирику, говоря о тех, кого он считал героями, разыгралась вовсю. Дуглас не мог этого не заметить, но в данном случае он был согласен с отцом и поощрял его, расплывчато поддакивая: «Да уж!», «Правильно!» и «Это на Гарри похоже!».
— Если он считает, что прав… тогда… тогда все! Тогда все!
— Правильно! — сказал Дуглас.
— Они еще удивятся, — продолжал Джозеф. — Он всех их удивит, потому что, раз уж он за это взялся, он все насчет этих проклятых профсоюзов выяснит, и, помяни мое слово, им его одолеть будет непросто. Помяни мое слово, он им жару задаст. Они думают, он деревенщина. Ты только дай время, увидишь, не справятся они с ним. А все почему? Да потому, что у него совесть чистая.
— Да уж! Согласен! — сказал Дуглас. Господи, до чего же он устал. Поспать немного, а затем назад в Лондон вместе с Джоном. Где сейчас Мэри? С этим типом? Невыносимо! А надо еще слушать, что отец говорит. Отец ведь!
— Вот что в первую очередь дает ему силу, понимаешь? Так вот. Мэри мне нравится. Всегда нравилась. Я очень высокого мнения о ней. Понимаешь, к чему это я?
— Нет.
— Врешь, понимаешь. — Джозеф улыбнулся. Слабый свет фонаря падал на его лицо, и Дуглас вдруг понял, до чего же похож на отца. Точно такую же мечтательную улыбку он видел на собственном лице поздней ночью или ранним утром, посмотревшись в зеркало по пути в постель — после попойки. Выходит, таков назначенный ему путь? Делаться все более и более похожим на своего отца? А что ж тогда он за человек? — Отлично понимаешь! Так вот. Конечно, не мое это дело. Я молчу. Ну а мать, конечно, расстраивается, но держит про себя, и Мэри по телефону позванивает. Джон их связывает. Впрочем, нет, не Джон, а ты! Ты как-никак — наш сын. Мы ведь за тебя душой болеем, сам понимаешь, — да не смотри ты так, болеем, и точка! Главное, какая совесть у человека. Чистая она или нет? Чистой совести ни за какие деньги не купишь. А у Гарри совесть есть. И это дороже всех сокровищ в мире. Уж ты мне верь — хоть я и сам не святой. А кто из нас без греха. В этом вся суть. Вот это я и хотел тебе сказать. Если у тебя совесть чиста — тогда все в ажуре.