Среди работников патронажа был молодой человек, заведовавший кружками «Увлекательный спорт» и «Забота о детях», по имени Марк, которому она нравилась и который в свою очередь начинал нравиться ей. Марк был сыном известного психиатра. Закончил Брайнстон — привилегированную частную школу либерального толка, а затем поступил в гуманитарный колледж, где пристрастился к наркотикам, был исключен и впоследствии спасен общественниками из патронажной службы, после чего сам превратился в рьяного спасателя других. Эмме было легко в его обществе, она держалась с ним запросто, как с братом. У них была любимая игра — перебрасываться одним им понятными шуточками насчет всяких сказочных персонажей. Марк непременно будет на празднике, высоченный — выше всех остальных, — тонкий, с неправдоподобно светлой, всегда взъерошенной шевелюрой и серо-голубыми глазами, то простодушными, то проницательными, на вид гвардеец, только одет до того небрежно, что мог сойти за ночлежника. И ко всему — обаятельный.
Эмма отвернулась от Лестера на улице потому, что теперь у нее был выбор и решение оставалось за ней. Марк пригласил ее поужинать вместе после праздника, и она не только согласилась, но не скрыла, что пойдет с большой охотой. И вдруг, нате вам, Лестер! Она кинула быстрый взгляд через плечо. Он. Вид ужасный. Является, когда ему больше некуда идти, подумала она, но тут же подавила раздражение. Нет, это несправедливо. В известном смысле она сама напрашивалась на такое отношение. Эмма повернулась от витрины, заваленной юбками в пятнах, поношенными рубашками, потертыми пальто и испачканными брюками с пузырями на коленях, и пошла к нему. Теперь с него будет совсем другой спрос.
Лестер широко улыбнулся. Он заметил ее колебания, но чем падать духом, только порадовался. Доказывает, что она все еще к нему неравнодушна. Пока Эмма шла к нему, он покачивался на каблуках и поглядывал по сторонам, похожий на шелудивого, но задиристого терьера, принюхивающегося к незнакомым запахам.
— У тебя ужасный вид, — сказала она.
Он ожидал не этого.
— Где ты пропадал столько времени? — продолжала она.
— Ну, завела, — неуверенно сказал он.
Хотя большая часть товаров была уже распродана, торговля еще продолжалась и вокруг двигалось много неторопливых покупателей: старики ходили от лавки к лавке, прицениваясь и сравнивая качество овощей; люди всех возрастов внимательно ощупывали отдельные части разборной мебели, над которой плакат огромными буквами кричал: РАСПРОДАЖА! продающееся по дешевке оборудование для кухонь и ванных комнат, телевизоры по пяти фунтов штука и радио — по фунту. Барахолка в Лондоне была одним из последних рубежей, за которым люди погружались в нищету, а вещи — в мусорный ящик. Эта непривычная деловитость несколько сбила Лестера с толку. А Эмма, выглядевшая лучше, чем когда-либо, изысканно даже: в приталенном вельветовом пальто вишневого цвета, белом вязаном шарфе и темно-коричневых сапогах, — по-видимому, вовсе не была расположена молча понимать и прощать, хотя он считал себя вправе ждать от нее именно этого.