— Нет, Дуглас. Ты покинул меня. А я позволила тебе уйти. Вот что случилось.
— Но почему?
— Тут уж надо или начинать с истоков и распутывать все до конца, или оставить тайну неразгаданной. Мы встретились… — начала Мэри и вдруг увидела мысленным взором его, каким он был в день их знакомства: молодого, оживленного, до краев полного жизни, и это видение — о, предательская память — остановило ее. — А теперь вот расстаемся, — закончила она.
— А как Джон?
— Он стал гораздо лучше с тех пор, как мы разъехались. Все это говорят. И ты с ним лучше, чем был раньше.
— Я возьму его погулять завтра утром.
— Нет, только не утром. Он идет в Хит удить рыбу.
— Один?
— Их там несколько — рыбаков. Я ходила раз с ним. Там славно, — сказала Мэри, — очень славно. Они приносят с собой складные стульчики, бутерброды, фляжки и рассаживаются на берегу одного из прудов, забыв обо всем на свете. Он очень это любит. И там вполне безопасно. Ты за него не бойся.
— Тогда я приду днем.
— Хорошо.
Дуглас встал. Было уже очень поздно. Если бы только лечь, он тут же уснул бы как убитый.
— Знаешь, я пришел сюда, не сомневаясь, что останусь.
— На ночь?
— Нет. Навсегда.
— Правда?
— Мне так казалось.
— А теперь?
— Я должен виновато удалиться.
— Виновато? Ну, это только если ты вдруг изменишь кому-то, переспав со своей женой.
— Не только это.
— Ладно уж, — сказала Мэри, вставая. — Без сомнения, у нас будут впереди ночи и попечальней.
— Так я пошел, — сказал Дуглас.
— Иди, — сказала Мэри и прибавила после паузы: — Спокойной ночи!
Дуглас сделал шаг к ней, чтобы поцеловать, но она отпрянула. Он не стал настаивать. Она бесшумно закрыла за ним дверь.
Выйдя на улицу, он остановился на обочине тротуара. Будто что-то оставшееся внутри квартиры не отпускало его. Он безошибочно чувствовал себя на привязи, на цепи даже, и понимал, что для того, чтобы преодолеть это чувство и уйти, ему придется напрячь все силы. Позади оставалось так много. Жена. Ребенок. Прошлое. Трагедия. Прошлое. Счастье. Куда денется этот огромный отрезок их общей жизни?
Так долго они были связаны жизнью и так тесно: терпели капризы друг друга, делили развлечения и болезни, радости и страхи. Да, это не гипербола: он привязан к этому дому. И ему надо порвать самое серьезное обещание, какое только он в жизни давал.
Из глубины комнаты — где он не мог бы увидеть ее — Мэри наблюдала за ним; она понимала, почему он не уходит, — она и сама чувствовала, что корни связывавших их отношений слишком глубоки, чтобы вот так просто взять и уйти, выпустив кровь из вместе созданной жизни.