Гарри стало не по себе. Что-то в тоне Джона беспокоило его, но, что именно, определить он не мог. Приходилось ждать.
— Еще несколько сот миль в них проходишь, а?
Ответа не последовало. На душе у Гарри заскребли кошки. Неизвестно почему, пропорции комнатушки вдруг изменились. Круг света, отбрасываемый единственной лампочкой посередине потолка, сузился. Незадернутые шторы, зеленые, в цветочек, показались чересчур короткими, хоть в кукольный домик вешай. Немногочисленная мебель стояла так тесно, что, вытянув ногу, Гарри мог бы достать Джона, который сидел очень тихо, совсем беззащитный. Именно эта беззащитность показалась Гарри совершенно непереносимой.
Он огляделся по сторонам, как будто в комнате присутствовала доступная глазу угроза. У него пересохло горло. Он не мог понять, почему у старика такой горестный вид, почему он напряженно молчит. И снова решил прикрыться бодряческим тоном.
— Джозеф как-то говорил мне, что сабо детям ты всегда делал сам. Ставил ногу на лист бумаги и по отпечатку вырезал подошву из дерева, а затем покупал кожу и делал верх. Он говорит, что никогда ничего более удобного в жизни не носил! Говорит, что до сих пор может почувствовать их на ногах, стоит ему напрячь память.
Джон никак на все это не реагировал. Молчание сгущалось, росло, и Гарри почувствовал вдруг настоящую панику. Он боялся всего непонятного. Не переносил его.
— Что случилось?
Джон мотнул головой.
— Слушай, дед! Ведь мне-то ты можешь сказать.
Не поднимая головы, не двигаясь, Джон заговорил, делая паузу почти после каждой фразы:
— Я шел по полю, там, за домом. Только что. Прогуливался. Ничего не делал. И не ходил далеко. И мне вдруг отказали ноги. — Тут он замолчал на целую минуту, словно сам удивился своим словам. — Подогнулись, будто кто-то подломил их. Подогнулись, и все. Это и раньше случалось, да я не обращал внимания. Но на этот раз… мне пришлось ползти… я приполз домой, как ребенок… Приполз домой… как ребенок, — повторил он с удивлением. — Если бы мне кто-то повстречался, я решил, что скажу — пуговицу, мол, потерял. Добрался досюда, держась за заборы и стенки. — Он неожиданно поднял голову, голубые глаза смотрели сквозь пелену слез. — Я не могу ходить, Гарри. — Он помолчал. — Баста! Всему конец! — Он утер глаза рукавом. — Только не говори никому, — сурово сказал он, и Гарри кивнул.
В конце концов они посмотрели друг другу прямо в лицо, и Гарри всем своим существом почувствовал отчаяние старика.
Все шло совсем не так, как рассчитывала Бетти. Ей хотелось, чтобы они собрались как единая счастливая семья. Ей хотелось, чтобы все были настроены мирно, дружно и беззаботно. Ей хотелось веселой суматохи и общей доброжелательности — одним словом, святочного настроения. Вместо этого она видела вокруг себя раздраженных людей, которые с шумом заполнили ее домик и толклись там, безразличные друг к другу и к самому домику; вот именно, думала она, — безразличные. И от этого он казался маленьким, тогда как мог бы казаться