А впереди, за дымом, уже совсем близко читались бастионы Ольтеницкого форта.
– Да ты не ошибся, офицерчик?! – с гневом обернулся на поручика седоусый солдат, который прошел не одну войну. – Турки ж у нас вот здесь! – оторвав руку от винтовки, он сжал мозолистый красный кулак, похожий на камень. – А?!
Как и другие офицеры, Петр Алабин сам не мог понять и принять случившегося. Но куда было деваться?!
– Отходим, братцы! – повторил он. – Приказ генерала Данненберга!
Ему надо было лететь дальше!
– Тьфу! – только и услышал Алабин вслед. – Эх, офицерчик, офицерчик!
Приказ есть приказ, и русские, разом упав духом, потянулись назад. А среди них было много раненых, искалеченных. Турки, еще частично оставшиеся в форте, сами не поняли своей удачи. Но глазам верить стоило – и они быстро решились на ответ. И вот уже среди с неохотой отступавших русских, которые то и дело оглядывались на форт, послышались крики: «Сволочи, они же нашим головы рубят!» Это была правда! Конники-османы устремились из-за стен и окопов на отступающего противника, кто был ранен, и на скаку взмахом ятагана обезглавливали русских солдат.
Битва, могущая стать первой и славной победой, вдохнуть еще большую силу и надежду в сердце русского солдата, официально была в этот день проиграна.
А два генерала, Горчаков и Данненберг, понимали, что совершили огромную и вряд ли простительную для полководцев ошибку. Данненберг оправдывался, что увел войска с захваченных позиций по той причине, что не хотел подвергать свои части огню турецких пушек с правого берега Дуная. Но Горчаков, как понимали генералы его штаба, совершил куда более значительный промах! Он послал на хорошо укрепленные позиции турок всего шесть тысяч русских солдат. Их не хватило! А ведь и другие части были под рукою – и все можно было устроить иначе! Неудача, которую повесили жестокой ношей на Данненберга, была еще печальней оттого, что турки ночью сами оставили форт, предварительно подпалив его, и ушли за Дунай.
А ведь русские могли помешать их бегству!
Под Ольтиницей погибла почти тысяча русских солдат и офицеров. Еще было обидно и то, что русские дрались так, точно шли под знаменами Суворова. Штабс-капитана Скородумова, командира второй мушкетерской роты, пуля поразила в шею, но он сам вытащил ее и вел свою роту дальше, и снова был ранен, но уже в руку. Другой командир роты, штабс-капитан Лютер, был ранен в руку картечью, но шел со своими солдатами и ободрял их словами, пока одно ядро не разорвало ему грудь, а другое тотчас же не сорвало голову. Прапорщику Попандопуло перебило пулей кость ноги, но он продолжал идти в цепи, опираясь на ружье. Потом упал без чувств и позже умер от полученной раны. И таких были сотни! С ними можно было побеждать любого противника. Увы, увы! Не те полководцы командовали в этот день!