— Ну что, уйдем отсюда?
Эйнгард торопливо закивал головой. Они быстро вышли за ограду кладбища, но, прежде чем затворить за собой ворота, профессор, не выдержав, обернулся. Толпа возле гроба продолжала метаться, крики блондинки не затихали, а где-то вдалеке уже выла сирена «Скорой».
— Что происходит? — обескураженный профессор повернулся к невозмутимой Тамиле.
— Ничего особенного. Просто его девка обнаружила, что он еще жив.
— Кто жив?
— Мой бывший муженек.
Профессор невольно попытался высвободить свой локоть из руки Тамилы, но она лишь крепче сжала пальцы.
— Лев Соломонович, не волнуйтесь вы так, вам это вредно. Мой бывший муж меня предал. Я пожертвовала своей научной карьерой, родила ему ребенка. А когда все вокруг стало рушиться, и я осталась без работы, он меня бросил! Вы сами видели — я живу у вас почти три месяца, и за это время он ни разу не поинтересовался — что со мной, что с его ребенком, живы ли мы еще, или уже померли от голода. Во мне течет восточная кровь, и я не могу не отомстить.
— Ты использовала тетрадоксин? — с ужасом спросил профессор.
— Да. Этот гад выжил, ему просто повезло — он очнулся раньше, чем гроб закопали в землю. Но моя месть удалась. Он забудет все, что с ним раньше было, превратится в грудного младенца, его новая пассия будет поить его с ложечки и менять ему подгузники. На самом деле, смерть — это не худшее, что с ним могло случится. Пусть живет.
Вернувшись домой, профессор почувствовал сильный озноб. Тамила измерила ему температуру — она уже зашкаливала за сорок градусов. Срочно вызвали врача, тот, в свою очередь, вызвал «Скорую», и старика отвезли в больницу. Очухался он примерно через неделю, но на скорой выписке не настаивал. Ему было страшно оказаться со своей бывшей ученицей в одной квартире. Тамила приносила ему в больницу фрукты и соки, но профессор боялся к ним прикоснуться, и все продукты оказывались в мусорнике. Его бывшие сотрудники, изредка навещая старика, передавали ему последние новости. Бывший муж Тамилы, Сергей Иванов, действительно оказался живым и практически здоровым. Вот только память и здравый рассудок к нему так и не вернулись. Он почти не мог ходить, только ползал на четвереньках и дико рычал. Не мог жевать твердую пищу, и новой жене приходилось варить ему кашки, как для младенцев. Врачи не могли поставить диагноз, и только успокаивали родственников: может быть, память и все остальные способности и навыки когда-нибудь вернуться сами.
Слушая эти рассказы, профессор покрывался холодным потом. В отчаянии он решил, что, выздоровев, ни за что не вернется домой, лучше попросится жить к кому-то из своих учеников. Но через три недели его добровольного заточения в больнице Тамила пришла к нему в отделение вместе с ребенком.