Они переглянулись, явно не понимая.
— Я бы до центра пошатался; слышал, тут у вас всё близко. Ради творческого, так сказать, процесса. Настраивает, знаете ли…
Странно, ему представлялось, что о его приезде в город давно известно кому следовало, власти должны были бы распорядиться соответствующим образом, прислать из своих; оркестрика, конечно, не нужно, как и дамочек с цветами, но редактор местной газеты, наконец, журналист завалящий, от которого можно было бы вытянуть местные слухи и сплетни, в его работе не лишнее… Однако ничего такого не наблюдалось, на него никто не обратил внимания даже при этих бравых молодцах из грозной конторы… Мелькали в толпе милицейские фуражки, но и тех было раз-два — и обчёлся, да и они скоро схлынули с озабоченными прибывшими и радостными встречающими.
Пока их троица приостановилась, подтянулись с теплохода совсем отставшие: примелькавшийся в ресторане герой-любовник, куривший из мундштука и запомнившийся фразами: «Сказать вам, что мне нравится? Но разве это можно выразить словами…», московская управдельша, затеявшая попутный флирт с персом, отчего сама теперь была не рада, поэтому, спрятавшись за дерево на берегу, повторяла: «Нет и нет! Пожалуйста, оставьте!..» В завершение вывалились и здесь неразлучной группой трое слегка подвыпивших ресторанных артистов: слепые Бредунов и Башилова с матросом-танцором Чудиловым и пианист в чёрных очках, поддерживавший за талию маленькую женщину в видавшей виды шляпке, исполнявшую ресторанной публике изжёванными губами:
Ей граф с утра фиалки присылает.
Он знает, что фиалки — вкус мадам…
Ансамбль продефилировал медленно, со вкусом, как и подобает приезжим артистам, и Кольцов очнулся:
— Ну что мы решим?
— Велено было вас сопровождать, — невнятно выдавил из себя старший. — Насчёт погулять распоряжений не было, а товарищ Кастров-Ширманович ожидает у себя.
— Хотел я душу порадовать в первый день приезда, — махнул рукой без особого огорчения Кольцов, — но, видимо, вы правы. Нельзя забывать о долге! Везите меня в тюрьму.
— В следственный изолятор?
— А что вас удивило? Разрешение на встречу с арестованными при вас?
— Конечно, — полез в карман старший.
— Вот и славненько, — взяв бумагу, Кольцов долго и тщательно её изучал, проявив особую щепетильность к подписи и печати. Этому с некоторых пор он был приучен, побывав в одной из тюрем, работая над фельетоном «Даёшь тюрьму». Тогда натерпелся, добывая всевозможных разрешений у разного начальства, ворох бумаг доставал, чтобы проникнуть в заведение, да и попав туда, пришлось несладко. Естественно, фельетон сделал злым и богатым на издёвки, из-за чего пришлось долго препираться с редактором газеты и отстаивать чуть ли не каждое слово. Но он не дрогнул и, если сдал какие позиции, то только после обещенного запрещения печатать вовсе, однако дерзкие и ядовитые строчки остались: «Тюремщик обязан быть твёрд и холоден. Сговорчивый тюремщик — что чайник изо льда. Оба рискуют упустить своё содержимое, если потеплеют и смягчатся…»