— Насмотришься, потерпи, — буркнула Серафима и задумалась.
— Чую, с тобой увидишь… — с недоверием сквозь зубы процедила Аглая, сунулась к окну, загрустила. — Неизвестно ещё, как встретят. А вдруг от ворот поворот?
— Кавалера тебе подберу, — встрепенулась Серафима и оглядела молодящуюся блондинку, съёжившуюся от тревожных мыслей и мигом утратившую шик. — Ты у меня вон какая красавица! Не продешевлю, генерала, не ниже, тебе сыщу! Их там как грязи!
— Не сглазь! — враз оживилась та и всплеснула руками. — Только б не такого, как наш Никитка!
— Никитка?.. А что Никитка? Это ты комиссара Седова мне припомнила? — так и остолбенела Серафима и вся ощетинилась, будто дикая кошка, готовая к прыжку. — Да мы с тобой, подруга, за ним как за каменной стеной жили! Обе! Нашла кем попрекнуть!
— Какая уж там стена! — вспыхнув, напряглась и Аглая. — Еле ноги от тюрьмы унесли!
— А кто же знал, что он лапу в казну запустит? — Серафима привалилась к стенке спиной, смолкла, обмякнув вся, однако переживания её были недолгими; подвела глазки пальчиком, будто слезу смахнула, просветлела личиком, обняла, прижалась к подружке щекой к щеке. — Не виню его ни в чём, и не судьи мы ему. Крепким мужиком был. Таких сейчас поискать днём с огнём. Сгубила его жалость. Двоих нас ему хотелось содержать. Помнишь, ночами в постели что нашёптывал… про модные любовные треугольнички, шуры-муры иностранные, стишки читал?.. Тронутый был он душой насчёт тонких чувств, помнишь его слова про геометрию необычных человеческих отношений?.. Писателя Тургенева, итальянку Виардо и её муженька?.. Неужели забыла? Им ведь тридцати лет не было, чуть нас моложе. А про наших? Этих?.. Поэта Есенина, артистку Зинаиду Райх и её мужа, режиссёра Мейерхольда, который даже детей усыновил от её первого брака? На примере тех артистов да поэтов Никитушка нас страстью необычной заразить и собирался. А плохо ли было нам втроём? Неужели забыла всё?..
Глаза Аглаи намокли, она с дрожью прижалась к Серафиме и тоже всплакнула:
— Проходит, летит времечко золотое…
Так и сидели бы неизвестно какое время, обнявшись, эти изрядно потрёпанные жизнью два, с виду казавшиеся невинными, прелестные существа, но одна из них, светленькая, вдруг встрепенулась и воскликнула:
— Что ж это мы покойника безвредного поминаем, а про живого да ретивого думать забыли?
— Это ты про кого, Глаш?
— Твой-то, сыщик?.. В Астрахани брошенный, вдруг следом явится? Не боишься?
— Кто-кто?
— Как кто? Турин твой! Если он самого Корнета Копытова ухайдакал до смерти, то чего с нашими курортными фраерами сотворит? Он же по ревности своей в море их утопит. Не следить ли за нами своего верного Егора наладил?