С француженкой Наталью познакомила Минкина, приехавшая как-то ненадолго в Санкт-Петербург. Тогда Настасья прислала во дворец исписанный каракулями листочек, где предлагала «оживить былую дружбу». Помня, кому обязана своим возвышением, Сикорская не рискнула отказаться, да и воспоминания о пребывании в Грузине всё ещё будили в её теле сладкое томление. С тех пор не то что троих сразу – даже одного мужчины в её жизни не было. Тем же вечером камер-фрейлина отправилась в красивый новый дом на набережной Мойки, построенный не так давно братцем Алексеем Андреевичем. Минкина ждала её. Хозяин дома отсутствовал, а Настасья уже изрядно выпила. Лицо её побурело, глаза лихорадочно блестели.
– Здравствуй, подруга, – весело сказала она, троекратно целуясь с Натальей. – Поедем веселиться! В доме, сама понимаешь, нельзя: предадут, сволочи, всё расскажут да ещё и от себя прибавят. Но я запреты обойду, любого вокруг пальца обведу и уж себе в удовольствии не откажу!
Кучеру Василию – одному из тех троих, кого Наталья так часто вспоминала холодными ночами в Зимнем дворце – велели заложить карету, и Минкина объявила слугам, что едет с сестрицей барина за покупками. Экипаж сначала покатался по Невскому, а потом углубились в узкие улочки Охты. Наконец Василий остановил карету у небольшого дома с тёмными балками на белёных стенах.
– Приехали, – сообщил он, открывая дверцу, и так улыбнулся Сикорской, что по её спине пробежала дрожь предвкушения.
– Чего скалишься? – ревниво прикрикнула Минкина. – Когда разрешу, тогда и будешь зубами сверкать, а пока сиди тихо.
Метресса прошла в услужливо распахнутую дверь, Сикорская последовала за ней. Настасья уверенно двигалась в тёмной прихожей и в узком коридоре. Дом был похож на жилище небогатого чиновника, и камер-фрейлина пока не могла понять, что же они здесь забыли. Но вот Настасья толкнула дверь, и Сикорской показалось, что они попали в другой мир. В комнате, заставленной великолепной французской мебелью, восседала ярко накрашенная немолодая дама. Её нарумяненные щёки испещрили морщины, ярко-рыжие волосы своей пышностью и симметричными локонами походили на парик, а сильно обнажённая грудь давно потеряла форму и колыхалась в низком вырезе платья, как растаявшее желе. Рядом с рыжей на полу сидели две полуобнажённые девицы и покрывали красной краской ногти на её руках.
– Ах, какая радость! – с сильным акцентом воскликнула рыжая, вскочив при виде гостей. – Как давно вас, матушка, не было! Ждем-ждем…
Полунагие служанки отступили к стене и скромно встали, потупив голову.