– Кажется, они закрывают «котёл» сплошной линией. Это может означать только одно: завтра-послезавтра они начнут сжимать окружённую армию.
– Ну, вот и попали! – охнул Кудряшов. – Я как чувствовал…
– Как всё равно ждали нас, – сказал старшина Нелюбин.
– Это точно. Живыми брали. Мне по голове чем-то…
– Если бы они нас хотели добить, добили бы из пулемётов. – Турчин доставал из кармана патроны, бережно обдувал их и защёлкивал в обойму ТТ, покончив с этим занятием, сунул пистолет за пазуху и подытожил: – Так что тут, Курсант, нас ждали. И засаду сделали по всем правилам. Не учли только того, что мы будем идти пешком, за лошадями, и двумя группами, а не все сразу, как ходили всегда.
– А зачем нас в плен бать? Что у нас можно выведать? – недоумевал старшина Нелюбин. – Оборону мы тут не держим. Расположения огневых точек ни артиллеристов, ни пехоты не знаем. Какая им в нас корысть?
– Зато по два-три раза в неделю ходим с какими-то грузами туда-сюда. Намозолили глаза. Да и разведка, видимо, заинтересовалась: кто такие, что перевозим, откуда и куда. Но меня сейчас больше беспокоит другое. Если мы свободно ходим через линию фронта, то можно смело предположить, что то же самое делают и они. Тем более в нашей форме да свободно владея русским.
Воронцов слушал своего начальника штаба и понимал, что, скорее всего, Турчин прав. На тропе пытались взять не просто «языков», а именно их. Команды подавали и кричали по-русски.
В группе Дорофеева потерь не было. Это обстоятельство и возмущало Воронцова, и радовало одновременно.
Однажды утром прудковский староста и хозяин хутора Сидоряты сидели вдвоём на брёвнах возле озера. Март был уже на исходе, но зима держала. Хотя днём уже так пригревало, что старики расстегнули шубы и радостно смотрели на солнце, которое с каждым днём всё выше и выше поднималось над Бездоном. Пётр Фёдорович сказал, слушая, как на той стороне озера мерно, выдавая ладного плотника, стучал топор:
– Опять монах трудится.
– Вот и божий человек, а келью тоже справную иметь надо, – согласно покачал головой Иван Степанович. – Иначе зимой замёрзнешь, а летом дождём зальёт.
– И давно ж он тут молится?
– Давно. Вначале он поселился, а через год и мы пришли. Два лета жили и не знали друг про друга. Стеня раз: «Тять, какой-то монах по озеру плавает». – «Да ну тебя!» А тут и сам увидел: вылезла из куги долблёнка, а в ней человек в рясе и в чёрном клобучке.
– Как же его зовут-величают?
– А Нил, – сказал Иван Степаныч и, приставив ковшиком серую от трудов, обветренную ладонь ко лбу, спросил прудковского старосту: