– Тихо, сестра. Не испугай птицу. Она к тебе уже летит.
– Какую птицу, батюшка?
– Я не батюшка.
– А кто же вы тогда, если не батюшка?
– Брат.
– Нет, батюшка, я не могу вас так называть.
– А и не надо. Не надо, сестра.
И когда она уже пошла к хутору сказать, что могила готова, он окликнул её:
– Так не забудь, сестра, птица – летит.
Она остановилась и спросила, к кому же она, та птица, летит? Спросила тихо и, испугавшись, что монах может её не услышать, хотела повторить. Но он услышал. А услышав, ответил:
– К тебе, сестра. К тебе. Ты её ждёшь. Ждёшь ведь? – улыбнулся Нил.
Какая птица? Кого она ждёт? Не ждёт она никого, кроме вести из Прудков от тяти – когда он их заберёт отсюда. Потому что в чужом дому, хоть и в добрых людях, а всё равно жить маятно.
Ну как же, разве она не ждёт возвращения Пелагеиного постояльца? И разве не о нём ей сказал монах? Разве не о нём болит её сердце?
– Так, может, и ещё кто-то ждёт её, ту птицу? Не я одна? – спросила она и вся подалась навстречу Нилу, будто он сейчас и решит её судьбу.
– Не одна ты ждёшь. Верно. Но только ты дождёшься.
«Ох, господи», – смятенно подумала она, уже о многом догадавшись, но боясь признаться и самой себе в своих догадках. Потому что от них тянуло страхом и холодом, как из старой ямы. Беспокоилась она за сестру. За Пелагею и её нерождённое дитя. И это беспокойство её изводило. А больше другого мучило то, что нельзя было этими своими мыслями и догадками поделиться с нею самой, кого она любила, кажется, больше всех на свете.
Дни шли. А Пётр Фёдорович всё не ехал за дочерьми и внуками и не ехал, будто позабыл о них.
Пелагея округлилась. Походка её стала тяжела. И многие работы ей выполнять уже не разрешали. Ни в хлевах, ни в загонах, ни в огороде.
Каждый день над озером пролетали самолёты. То в одну сторону, то в другую. Понять, где немецкие, где наши, было невозможно. И только однажды один из них оторвался от стаи, снизился, сделал разворот над устьями Вороны и, едва не касаясь воды, пролетел над озером и взмыл над самыми верхушками сосен. На обрубленных угловатых его крыльях белели кресты. Самолёт залетел ещё раз и ещё. Будто прилаживался к чему-то, к какой-то цели. Но так и не выстрелил. Что он высматривал? Зачем ему был одинокий, Богом и людьми забытый хутор в стороне от селений и дорог?