Из Можайска Шемяка уезжал в колымаге. Старая, разбитая, она плакала и готова была развалиться.
Город заканчивался полем. За последними дворами, огороженное жердями, желтело поле ржи. А вдали у леса виднелось большое село. Дорога к нему, избитая колеей, тонула в грязи.
После ночной попойки голова у Шемяки гудела, пухла от боли. Но он доволен поездкой в Можайск. Теперь он уверен, князь Иван с ним, а они непременно добьются своего.
Всполошилась вдовствующая великая княгиня Софья Витовтовна, прознав, что Шемяка из Звенигорода ездил в Можайск к князю Ивану, а оттуда, отправляясь в Галич, заезжал в Москву к боярину Старкову.
О чем у них разговор был, Софья Витовтовна, сколько ни добивалась, так и не узнала. Она даже велела девку-холопку старковскую схватить, допрос ей с пристрастием учинила, однако та на своем стояла, ее и в палату не впустили, когда боярин с Шемякой разговаривали.
Уехал Дмитрий, князь галичский, а Софья Витовтовна все сыну нашептывала:
– Ты, Василий, великий князь, почто дозволяешь своему боярину за твоей спиной козни чинить? Пошли вдогон Шемяки отроков, пусть перехватят его и в Москву на допрос доставят.
Василий сопротивлялся.
– Яз, матушка, не ведаю, о чем они речи вели. Да и не волен я в своих боярах.
Софья Витовтовна губы поджимала, кривилась:
– Слаб ты, Василий, душой, телом мягок. За твоей спиной обиды те чинят. Шли гонца в Тверь князю Борису, чтобы ни князя звенигородского не принимал, ни Шемяку, ни Ивана Можайского. К чему раздоры на Руси чинить, противу великого князя московского люд возмущать?
Не возразил Василий, однако сомнение не покидало. Не верилось, что дядька, князь звенигородский, станет против племянника сети плести.
Настояла мать, и послал великий князь Василий гонца с грамотой. И в ней он просил тверского князя Бориса заодно держаться…
* * *
Созвали чрезвычайный совет, и на него князь Борис позвал дворецкого и воеводу Холмского. Князь Борис рассказал о грамоте московского князя.
Долго молчали боярин Семен, дворецкий, и воевода Холмский. Наконец начал боярин:
– Княже, трудными годами живет княжество Московское, и письмо князя Василия вынужденное. Да оно и понятно. Сколько терпеть Москве? В стороне от распрей московских Твери надобно быть.
Князь Борис слушал, не перебивал. И не понятно, соглашался ли? Холмский голос повысил:
– Не стоит привечать в Твери ни Шемяку, ни Можайского. От них ни тишины на Руси, ни покоя. Уважим, князь Борис, Василия, протянем руку Москве…
О совете князь Борис поведал княгине Анастасии:
– Я хоть и хочу, чтобы Тверь над Москвой поднялась, но как ни печальны слова дворецкого и Холмского, но истина в словах их. Шемяка и Иван Можайский на Василия ножи точат, но уймутся ли? Злобой сердца их полны, и не вижу от них Твери добра.