Из Торжка в Тверь ехал князь Борис. Чуть отстав, один за другим, тянулись десятка два гридней. Тверской князь, в кои разы проезжал этими краями, не переставал любоваться их красотой, зеленью лесов, светлыми водами рек и озер. А сойдя с коня и чуть податься в сторону, окажешься в чащобе кустарников.
Места здесь грибные и ягодные, леса звонкие. Только небо рассветет, как все наполнится птичьим гомоном. С детских лет Борис разбирался в птичьих голосах, знал, где какая свою трель заводит.
Дорогой встречались деревни однодворки, двудворки и совсем редко в три двора.
Июль на исходе и хлеба золотом отливают, вот-вот смерды за серпы возьмутся.
– Экая благость, – подумал Борис, – дар, данный человеку Богом.
В такую пору на душе у князя становится легко и радостно. Даже сейчас, минуя хлебные поляны, он зримо представляет склонившихся баб, слышит певучее вжиканье серпов и запах сжатого колоса.
В который раз память переносит его в пору детства, когда с матерью жили в вотчине, неподалеку от Твери.
Борис тронул повод, и конь перешел на рысь. Следом застучали копыта сопровождения.
Неожиданно вспомнился князю разговор в Торжке с посадником Аввакумом. Тот, похваляясь достатком и своей независимостью, говорил:
– Не с Тверью Торжку быть, а с Нове Городом.
Борис из-за стола поднялся, нахмурился. Брови сошлись у переносицы. Гневно вымолвил:
– Торжок привозом зимним живет, а Нова Город в любу пору года гудит. Но и Тверь на торг не жалуется. Так отчего не с Тверью, а с Нова Городом? А еще, отчего, когда гроза от Литвы найдет, вы, люди Торжка, Твери поклоняетесь, защиты просите?
Мысли, как птицы, порхают. Вспомнилось возвращение оружничего из Москвы. Говорил Гавря ему, как любезно принимал его великий московский князь Василий. Благодарил сердечно за готовность помочь Москве и не держать сторону княжат галичских…
Борис вздохнул, промолвил:
– А княжата галичские подобны шакалам. Что Косой, что Шемяка. Не доведи Бог им княжество московское наследовать.
По пути в Тверь передыхал князь на заимке у крестьянина Иеремии. Близ дороги изба бревенчатая, в загоне корова и коза, а у бревенчатой избы колода с пчелами.
Тут же поле золотится, рожь поспевала. Хозяйка потчевала князя холодными щами, а Иеремия рассказал, как два лета назад Литва этот край разорила. Однако до его заимки не дошли.
Передохнул Борис Александрович, а заимку покидая, посоветовал:
– Ты, Иеремия, на новое место перебрался бы. А те денег дам на переезд. Куда-нибудь в глубь леса уезжай.
Улыбнулся Иеремия.
– Нет, княже, здесь останусь. Что Бог даст людям, то и мне.