Вслед за Махмудом бесшумно следует мурза Селим, нашептывает:
– Молодой князь московский Василий, сын покойного великого князя Василия, и князь Звенигородский Юрий к тебе, хан, явились, чтобы ты рассудил их, кому великим столом владеть.
– Хм, – кашлянул Махмуд, – Юрий годами мудр, Василий молод, кто боле достоин великим князем сидеть?
Селим прислушивается к рассуждениям хана, а тот сам с собой советуется:
– Князь звенигородский, князь московский? А как ты, Селим, думаешь?
– Великий хан, тебе судить.
– Ну что же, послушаем урусов. Ты, Селим, приведешь их на той неделе, в первый день после рамазана. Я рассужу этих князей.
* * *
Вечерами каморы освещались чадящими плошками, заправленными рыбьим жиром. Рыбой и кониной живет весь город. Еду варили в казанах под навесами, конину жарили на угольях.
Дым костра, запах жареного и вареного мяса проникали в камору боярина Всеволжского, и он морщился, недобрым словом поминал хана и ордынцев.
Еще с осени боярин Дмитрий Всеволжский с московским великим князем Василием живут в Сарае, ждут суда ханского. В этом же караван-сарае живет и звенигородский князь Юрий, он убежден, правда на его стороне, но время в Орде тянется утомительно долго.
Князь звенигородский ворчал на племянника, что тот, де, не по старшинству на московском столе сидит, а Василий дядю пенял, что тот память брата, князя великого Василия Дмитриевича не чтит, к великому столу рвется…
Осень заканчивалась, подступали первые морозные ночи. Иногда срывались снежинки, а по краям тонкой коркой бралась у берегов Ахтуба.
Князь Василий укорял Всеволжского:
– Не скупился бы ты, боярин, с поминками, может, скорее и в Москву воротились бы. Вон как на мороз поворачивает…
Наконец настал день, когда мурза Селим известил:
– Хан ждет вас, урусы…
Светила луна, и город в ее свете замер, только и слышно, как перебрехиваются псы да перекликаются караульные дворца. Чадят факелы у дворцовых ворот. Окликнули подходивших русских князей, караульным ответил мурза Селим…
Они долго шли дворцовыми переходами в зал, где на троне, обтянутом пурпурным бархатом, восседал сам хан, а позади толпились царевичи, мурзы, беки.
По разбросанному от дверей до подножия трона ковру князья прошли вперед, остановились, низко склонились в поклоне.
Махмуд смотрел на них, хмурясь, кривя губы в усмешке. Вот он перевел глаза на бородатого седого князя звенигородского.
Поднял голову звенигородский князь, заговорил громко, уверенно:
– Великий хан, деды и прадеды наши съезжались в Любеч на Днепре, уговаривались отчинами владеть, а стол великий киевский старшему рода наследовать. Племянник мой, Василий, от отца своего московский стол не должен получать. Я, только я, по праву старшего в роду, имею на то право. Право великого князя московского.