А так как все "пули", какие он имел при себе для моей прожорливой, неугомонной, прелестной дырочки, были прилежно израсходованы, он вполне по-джентльменски покинул меня и занялся растиранием лысины желтым полотенцем. И это смотрелось со стороны довольно эффектно и даже сексапильно - розовая, блестящая, абсолютно голая и словно отполированная голова в желтоватых волшебных отсветах трепещущего полотенца... Как тут было не сделать ещё один маленький секс?
Но когда славный курд ушел - меня в скором времени опять покинуло ощущение своей исключительной, победительной женской силы. Из головы все не шел и не шел русский блондин, посмевший выгнать меня из своей каюты. Согласитесь, это не могло не ошеломить молодую, привлекательную, яркую, сексапильную американку. Во рту у меня почему-то скопился вкус старых гимнастических носков. В сердце вгрызлась тоска. Если вот только что очаровательный курд заставил чувствовать меня одновременно и женщиной-вамп, и шаловливой школьницей, то этот русский блондин в одно мгновение даже в воспоминаниях превращал ту же самую американскую красотку в полное дерьмо!
Я лежала в постели лицом вверх, и феерические картины моего унижения там, в его каюте, все проносились и проносились перед моим мысленным взором.
Мучительно было вспоминать и его изобильную и как бы отягощенную собственной мощью плоть, победоносно выставленную словно бы на презентации. Невообразимо грустно было вспоминать и грубый толчок его руки, которой он, по сути, отшвырнул меня за порог, и его злые, безобразные слова, сказанные на скверном, но самоуверенном английском: "Уходи! Проваливай!"
И ни красота моих ключиц, ни умоляюще-дерзкий взгляд моих голубых прекрасных глаз - ничто не оказалось способным оживить этот русский камень!
Почему? Ну почему? - допытывалась у стены, потолка, бокала с остатками джуса, у мандариновой кожуры, разбросанной по постели, - я забыла упомянуть о том, что мой славный курд, оказывается, имел обыкновение натирать мандариновой кожурой свои ладони и пятки, и ладони, и пятки партнерши - это придавало, по его заверениям, даже самому маленькому, случайному сексу налет особой, таинственной утонченности и близости к природе.
...Мне друг отчаянно захотелось пописать. Я быстро прошла в туалет и присела. И тут на меня совсем непроизвольно накатили непредвиденные ностальгические воспоминания. Я вдруг вспомнила свою ванную комнату в Филадельфии, её черно-сливовый кафель в розовато-изумрудную крапинку и белейшую туалетную бумагу в отличие от этой, что свешивалась с вертушки... Эта была почти серой и такой шершавой, словно наждачная. Ох, уж эти русские! Как-то у них очень странно устроена голова! Они не хотят приобщиться к цивилизации даже накануне третьего тысячелетия! Ну как можно пользоваться такой темной грубой бумагой, не понимая, что тем самым оскорбляют, оскверняют самые нежные участки своего тела!