Что же касается меня, я хотел корону и знал, что могу принять ее. Но было бы столь же безответственно принимать ее, пока мои войска расквартированы в Янтаре, пока есть подозрения в убийстве Кэйна, которые вот-вот рухнут на меня, при первых признаках фантастического заговора, вдруг развернувшегося предо мной, и неопровергнутой вероятности, что отец по-прежнему жив. Иногда мне казалось, что мы были на связи, мгновение-другое… и тогда, несколько лет назад, он дал добро на наследование. Но вокруг было так много обмана и ловкачества, что я не знал, во что верить. От трона отец не отрекался. К тому же я повредил голову и был не слишком хорошо осведомлен о собственных желаниях. Память — забавная штука. Я не доверял даже собственной. Могло ли быть так, что виновником всех событий являюсь я? С тех пор ведь случилась куча всякой всячины. Полагаю, цена жизни в Янтаре — то, что ты не можешь доверять даже себе. Интересно, что сказал бы Фрейд? Хотя ему и не удалось прорваться сквозь мою амнезию, он нарыл гору жутко милых предположений по поводу того, на что был похож мой отец, какими были наши родственные отношения, хотя в то время я не осознавал этого. Жаль, что не могу провести с ним еще один сеанс.
Я прошел через мраморный тронный зал и по темному узкому коридору, что лежал за ним. Кивнул стражнику и подошел к двери. Затем — на площадку, через нее и вниз. Бесконечная спиральная лестница, что вела в недра Колвира. Ну, пошли. Череда огней. За ними — тьма.
Казалось, что равновесие нарушилось где-то по пути и что уже не я действую, а воздействуют на меня, вынуждают двигаться, отвечать. Пасут. И каждое движение порождает следующее. Где все это началось? Может быть, это тянулось годами, а осознавать я начал только сейчас. Наверное, все мы — жертвы, на тот фасон и манер, коих никто из нас не осознает. Великая пища для воспаленного разума. Зигмунд, где ты? Я хотел быть королем — все еще хотел — больше, чем чего-то еще. И все же чем больше я узнавал и чем больше размышлял над тем, что узнавал, тем больше все мои ходы казались равнозначными ходу Янтарной пешки на е4. Затем я сообразил, что это чувство, разрастаясь, уже присутствовало некоторое время, и мне оно пришлось вовсе не по нраву. Но ничто, что когда-либо жило, не обходилось без свершения неких ошибок, утешал я сам себя. Если мое чувство отражает действительность, то при каждом звяканье колокольчика мои личный академик Павлов будет подходить все ближе к моим клыкам.[9] Скоро, теперь скоро — и я чувствовал, что это будет скоро, — я увижу, как он подойдет очень близко. И тогда он — мой, и посмотрим, уйдет ли он целым и невредимым и посмеет ли подойти еще хоть раз.