Это очень скоро, после первых кровопролитных боев для затыкания дыр будут бросать всех подряд. Мост, хоть и смотрелся внушительно, на мой взгляд, не стоил этого. Река Сож ниже и выше переправы сильно обмелела, и перебраться через неё можно было совершенно спокойно. Впрочем, немцы его пока не бомбили и, видимо, мечтали захватить целым и невредимым чуть позже. Спасением для нас стало то, что в нашу сторону вели всего три более-менее приличных дороги. Вот мы и принялись устанавливать фугасы. Зная, что особенно в начальный период войны немцы шли плотными колоннами, взрывчатки мы не жалели. Была бы моя воля, я бы заминировал шоссе до самой польской границы.
Немцы двигались нагло, разведку на массированное минирование провели бегло. За что потом и поплатились. Любо-дорого было посмотреть на остатки разорванных мощными зарядами машин и человеческой плоти. А потом началась наша диверсионная работа. Действовали мы почти до конца августа, чуть ли не идеальных условиях. Сил на борьбу с нами у них всё же не хватало. Лишь когда стали прибывать спешно сформированные из бандеровцев и прибалтов полицейские формирования, стало немного похлопотнее. Но мы с ними старались пока не связываться. Главное, мы били врага. Это тяжёлое время вспоминать не хочется. Слишком сильным был враг. А осенью настал мой последний бой. Мы тогда прикрывали отход основной группы. Взрыв мины, толчок в грудь, вспышка Ц и наступила темнота.
Мне показалось, что я потерял сознание на доли секунды. Просто уснул и тут же проснулся. Судя по первому ощущению, я по-прежнему находился в лежачем положении. Глаза, как ни старался, пока открыть не мог. Казалось, сомкнутые веки залили бетоном. Спокойно, Шарапов, без паники. Начнём с элементарных действий. Так, где же я? Ну как где? Что за вопрос очнувшегося в милиции пьяницы? В лесу, где от полученного ранения только что потерял сознание.
– Лёль, как ты? – заволновался я. Я-то ладно, а вот она в каком состоянии? Тьфу, то есть, мы. В ответ, как поётся в одной песне, только тишина. А внутри образовалась странная пустота, словно только что вынули из организма самое ценное, что есть в моей жизни.
– Лёля!! – закричал я в панике. И опять пугающая тишина. Быть такого не может, чтобы она не ответила. Даже когда мы с ней разругивались в хлам и она демонстративно ложилась на грунт, словно подводная лодка, я всё равно продолжал ощущать её присутствие. Мне всегда казалось, что от неё теплым летним ветерком веет. А теперь этого не было.
Ничего не было. Пустота. Пугающая пустота. Страшная мысль пронеслась внутри меня. Верить в это не хотелось. А что если она умер… У неё же не было «запасного» тела, как у меня. И ей некуда было уходить. Это только у меня сохранялась, пусть едва заметная, но связь с моим телом. Эта чуть мерцающая ниточка тянулась из моего будущего в военное прошлое. И этот жгутик никогда не обрывался. От этого предположения я завыл. Слёзы потекли даже не ручьём, а настоящей полноводной рекой. Какой только кретин мог сказать, что мужчины не плачут! Плачут. Ещё как плачут. Я выл самым натуральным образом. Только потому, что голосовые связки ещё не подчинялись. С трудом открыв глаза, сквозь слезы я увидел прыгающее изображение больничной палаты. С первого взгляда было ясно: это уже моё время. Ровные потолки, современные плафоны. На окне зелёные шторы.