Симпатии дочери к Голливуду и отвлеченное устремление к карьере режиссера я поощряю, хотя считаю Голливуд крупным вычетом из культуры цивилизации. Но пускай хоть это… Всякого рода богему я терпеть не могу: насквозь лживый, опьяненный своим успехом и якобы избранностью народ. Мы позволяем им существовать в целях нашей пропаганды. По сути же они – подонки и наросты. Все эти звезды, а вернее, метеориты, – абсолютно распущенные типажи. Многие из них погрязли в наркотиках и содомском грехе. Спрашивается, какие высокие образы они способны создать? Простой фермер, сталевар и даже мусорщик мне куда ближе. Они встают рано, ложатся поздно, они в трудах, они необходимы. Любая власть зависит от них. А эти утопающие в роскоши и кокаине знаменитости еще позволяют себе поучать, как надлежит жить. И призывают отречься от собственности, как тот же Леннон, у которого после смерти обнаружилось почти триста миллионов долларов на счетах. И кто, кстати, утверждал, что христианство обречено и непременно отомрет. Туда, дескать, ему и дорога, тем более что я, как он заявил, сейчас куда популярнее Христа. Таких аналогов много. У русских тоже был провокатор Свердлов, призывающий к равенству и нищете, но, когда он внезапно издох, в сейфе идейного большевика обнаружили кучу краденых бриллиантов и загранпаспорта для всего его революционного семейства.
А что ждет наших девочек, чье сознание исковеркано «новой культурой»? Иногда, заглядывая в будущее, я вижу дочь одинокой, издерганной, возможно, бездетной. Она куда смышленее моей жены, а значит, если выйдет замуж, то будет спать с чужими мужьями, наплевав на своего. А может, никогда и не выйдет. Станет чьей-нибудь подругой, потом подругой другого, третьего, а после – несчастливой матерью, которая будет ладить со своими детьми не лучше, чем я со своими. И я не ведаю, как ей помочь. Я не могу бороться с целым пластом сознания новой эпохи. Сознания, отравленного ядом компьютерных миров. Кнопп в таком же положении. Ему еще хуже. Я бы не потерпел дочь с лиловой головой и с железками по краям всякого рода отверстий.
Мы не общаемся со своими детьми. Мы перекрикиваемся с ними через пропасть. Между нами не разница поколений, а разница эпох. Докомпьютерной и послекомпьютерной. У нас разный архетип. Мы сосуществуем, потому что нам некуда друг от друга деваться. Я слышал версию, будто в загробном мире души людей собираются в общности сообразно тем временам, когда они были на земле. Там, видимо, попросторней.
– Я не знаю, что ее интересует и интересует ли ее что-либо, – откликаясь на мои мысли, произносит Карл.