– Замуж не собирается выходить?
– Она выходит.
– Да?!
– Да, понемногу, – усмехается он. – Я отдал ей половину дома, так что… Встречаемся на кухне. Не понимаю… – Горько качает головой. – К ней ходят волосатые дохляки в пиджаках из змеиной кожи, в ковбойских сапогах и в каких-то железных цепях до пупа. Я тут говорил с одним. Он не знает, чем вольт отличается от ампера. В их головах – мрак. Мне кажется, поменялось качество не только вещей, но и людей. Германскому и английскому всюду предпочли китайское. У меня коллекция уникального инструмента. Бесценного. Изобретенного лично мной. Я с ужасом думаю: что с ним будет, когда я помру?
Я тоже задаюсь вопросом, что будет после моей смерти с моими деньгами, заработанными с таким трудом. Барбара, возьмись она за дело, тут же себя обанкротит, такие, как Пратт, съедят ее за месяц; Нина не интересуется деньгами в принципе, они для нее – данность; малолетний Марвин готов купить за миллион новый велосипед, лишь бы было на нем побольше сияющих катафотов. Да, собственно, и мои ли теперь это деньги? Они попросту часть финансовой системы государства. Нового, чуждого мне. Старое я уже потерял, оно осталось лишь в моей памяти. И теперь, неизвестно зачем, я пытаюсь спасти эту новую страну, приноравливаясь к ее обитателям, не знающим ни прежних наших президентов, ни писателей, ни философов, знакомым лишь с культурой блокбастеров и Интернета, и более того – стараюсь управлять ими, то и дело погрязая в компромиссах. Но скоро они одержат верх и покажут свои зубы. Законы антропогенеза безжалостны. На смену нам, людям, исчезающему виду, придет поколение с совершенно иным мышлением, я это чувствую. Наши дети – лишь предтеча его. И как те, кто придет, обойдутся с остатками человечества, – не знаю.
Я с сочувствием сжимаю плечо Карла, а затем подхожу к окну. Пора менять тему.
– Прелестная погода, – рассеянно произношу я, глядя на подернутые золотой поволокой листья платанов в садике за окном.
– Погода скоро изменится, – с многозначительной нотой заявляет Кнопп.
– Да, не успеем оглянуться, а уже зима…
– При чем здесь зима? – морщится он презрительно и закуривает новую сигарету. – Скоро нас всех затопит к чертовой матери, вот что.
– Ты о глобальном потеплении? – спрашиваю я.
– Кому потепление, кому похолодание, – отвечает он. – Северный полюс превращается в снежную кашу. Как и Антарктида. А значит, надвинется холод. И вода. Как бы от Штатов не остались отдельные острова, вот о чем я думаю.
– Да, исчезает Гольфстрим, – вставляю я. – Чем закончится дело – неясно.