Возможно, я неверно повел себя с этим господином Уитни, проявив непочтение и заносчивость, к чему он явно не привык. Суровый дядя. Лет пятидесяти, но моложавый, крепкий, с жестким волевым лицом, чьи черты, однако не были грубы, а весьма аристократичны, и – проницательными, недружелюбными глазами. Их холодно изучающий взор давил, буквально пригвождая к месту. Вот я, наверное, и взъершился, интуитивно почувствовав себя, как жук под лупой.
После уничтожения мною коллекции клоунов он просто кипел от негодования, и, дай ему волю, отправил бы меня на свалку вслед за ними, причем в таком же раздолбанном виде, однако мои неведомые покровители, вероятно, защищали меня своим авторитетом и всякого рода договоренностями. Так или иначе абсолютно деморализованный, я сиднем сидел в комнате, отказавшись и от завтрака, и от обеда. Мысль о том, что мне придется усесться за один стол с мистером Уитни, отбивала всякий аппетит. Под его змеиным взором я бы подавился и собственным дыханием.
Создавшуюся патовую ситуацию разрешила великодушная Барбара. Явившись ко мне, с обидой и недоумением спросила:
– Роланд, неужели тебе не нравится наша еда? Тогда скажи, что именно тебе приготовить… – В ее тоне было столько искреннего участия и заботы, что я безо всяких околичностей поведал ей обо всех своих переживаниях и, в частности, о страхе перед властительным дядей Генри.
Лицо ее просветлело.
– Глупости! – отрезала она. – Он отходчив и вообще очень добр, не забивай себе голову. К тому же он через час улетает в Атланту. Так что марш на обед! А завтра утром Нина и Том везут тебя на рыбалку в Нью-Йорк.
Ах, Барбара, королева всех добрых фей!
Ранним утром приехал Том на широком, как корыто, кабриолете, сверкающем перламутровой краской, и мы покатили в Нью-Йорк.
Нина просила своего дружка проехать через Манхэттен, дабы показать мне его блистательные небоскребы, но тот ответил, что это лишний крюк, экскурсия туда – мои личные проблемы, а если в назначенный час мы не подоспеем к причалу, судно уйдет, и вот уж тогда нагуляться по Нью-Йорку с удочками наперевес сможем власть. Кстати, с упомянутыми удочками и сачками я жался на заднем сиденье, глядя на стриженый уверенный затылок Тома и схваченные в тугой пучок гладкие и чистые волосы украденной им моей возлюбленной, чья ладонь, кстати, лежала на его крепком, черт побери, колене!