Нет особенных тайн в изощренности сильных мира сего, и высшая математика зиждется на арифметике. Не завидуйте сытым патрициям, сыты они пустотой. И все куда проще, чем мерещится искателям заповедных истин. Что же касается Совета, мы сами придаем себе загадочность, и нам самим хочется в нее верить.
Звонит телефон. Кто-то необходим мне, а кому-то и я. Этот «кому-то» оказывается Праттом. Вот же сюрприз!
Я ожидаю встретить в Лос-Анджелесе кого угодно, только не его. Впрочем, случайностью наша встреча не является. Ей предшествует ряд событий.
Люди Тони Паллито выяснили, что договоры о заказной статье велись не с владельцами газеты, что осложнило бы дело, а с редактором, причем – через посредника, трусливо и мелко. Была проведена разъяснительная работа с журналистами, публикация отправилась в корзину, взбудораженные писаки высказали свое негодование заказчику, подвергшему смертельной опасности их драгоценные жизни, а затем в укромном месте гангстеры прижали сыночка Пратта, сунув ему под нос материалы о налоговых махинациях в его нефтяной корпорации. Таким образом, агрессору был показан увесистый кулак. С кастетом.
И вот, едва я получаю эти фронтовые сводки, мне незамедлительно звонит Пратт с просьбой о рандеву. Любезностью его тон не отличается.
Свидание с ним я приплюсовываю к череде иных, намеченных на вечер в одном из ресторанов Голливуда.
Он подходит к столу, но руки мне не подает, ограничиваясь коротким кивком. Вопросительно указывает на пустующий стул. Я выражаю безусловное согласие.
– Я приехал сюда потому, что наши с тобой отношения перешли грань разумного, – начинает он. – Ни для кого не секрет, что ты – малый, лишенный брезгливости, но когда речь идет о шантаже моего сына…
– Стоп-стоп! – перебиваю его. – Кто начал первым? Может, сначала следует обсудить наши разногласия на русском рынке? А потом плавно перейти к кляузам на меня Большому Боссу, газетным интригам, созданию ополчения в Совете… Видишь, сколько у нас накопилось увлекательных тем? Я долго молчал, а ты испытывал мое терпение. Теперь настала пора диалога.
– Но при чем здесь мой сын? – Его сухая морщинистая физиономия костенеет от трудно сдерживаемой ярости. Губы плотно сомкнуты. Кажется, еще секунда – и он двинет мне в физиономию.
– Может, следует остыть?! – на повышенном тоне заявляю я. – Или тебе нужен пустой скандал?
Пратт, широко раздув ноздри, откидывается на спинку стула, не отрывая от меня злобного взгляда.
– Я задал вопрос, – произносит холодно.
Он закручен в спирали своей недоброжелательности и, похоже, ему в ней уютно.