Пугающее чувство моего положения вызвало у меня слезы, которые, как полагала мадам Томас, были моей данью покойнику. Мы поплакали вместе несколько минут, после чего эта добрая женщина, противница долгой скорби, попыталась меня утешить, и в этом своими бурлескными речами преуспела гораздо больше, чем это сделал бы доктор со всем своей патетикой христианской морали.
–
Послушайте, мадемуазель,– говорила она мне,– нужно примириться с произошедшим. Если мы будем рыдать до конца нашей жизни, от этого никому не будет ни жарко, ни холодно. Все что произошло-все это воля Божья. В конечном счёте, отнюдь не мы его убили. Это – действительно его ошибка, если он умер… да, да… действительно так. Какого черта он попёрся сегодня в свою церковь так рано утром, если обычно он там бывал не больше четырёх раз в год, и всегда после обеда? Разве обязательно так торопиться, чтобы быть набожным? Спросите у меня, неужели не спели ли бы заутреню без него. Певцы, они что, не справились бы без его голоса… разве им не заплатили за это? Ах! Как говорит моя кума Мишо, смерть– штука чрезвычайно предательская! Это точно, ведь когда мы меньше всего думаем о ней, она вдруг на нас вешается. Так что, оставим сердце открытым для радости, так как вся печаль мира не вернёт нам покойника. Между нами говоря, вы не очень много потеряли. Наш каноник был обольстителем девичьих сердец, сулил им златые горы; а затем, негодяй, не испытывал ни малейших угрызений совести, бросая их, пресыщенный ими до отвращения. У каноника был ещё один крупный недостаток-он был большим чревоугодником и часто обжирался, как свинья, напивался до безобразия, и денег должен был, к тому же, всем своим соседям. Вам повезло, моя дорогая, что вам так сразу открылась правда, которую бы он долго бы от вас скрывал. Клянусь, если честно, хотя о покойнике и не говорят плохо, он не стоил и ломаного гроша.
Мадам Томас убедила меня этой похоронной речью о своём бывшем хозяине, что все наши слуги – это шпионы и цензоры нашего поведения. Они чрезвычайно опасны, потому что у них нет, по обыкновению, достаточного чувства рассудительности, чтобы заметить хорошие качества людей, которым они услуживают. Зато у них всегда хватает хитрости и злобности, чтобы обнаружить наши слабости и наши недостатки. Она мне выдала очень разные суждения по поводу брата Алексиса. Справедливости ради следует сказать, что это был оборот речи, конструкция, которая заслуживала похвалы любого знатока эпитафий. Я говорю об этом мимоходом, потому что иногда фантазировала и частенько сожалела о том, сколько новых знаний я могла бы приобрести, если бы побольше пообщалась с личностью, которая скрывалась под скромной рясой поклонника святого Франциска.