–
Вы ни за что не угадали бы,– сказал он однажды мне,– почему Париж заражён этим проклятым отродьем. Дело в том, что сама по себе наша профессия не требует ни ума, ни таланта. Чтобы вы могли в этом убедиться, преподайте вашему кучеру дюжину слов неологического словаря, и пошлите его в кафе Прокоп посидеть за одним столиком с Вольтером, Дидро Руссо и им подобными
на один или два месяца, и я вам его гарантирую, что по возвращению он будет также остроумен, как и другие. Увы!-Добавил он, испуская глубокий вздох,– вся моя вина заключена в жестокости моих родителей, которым я обязан своей нищетой и злословием, надолго обременившими меня. Варвары, они испоганили мою юность, насильно отправив меня к братьям в монастырь ордена слуг Святой Марии. Отвращение, которое мне внушила монашеская жизнь, лишь приумножилась с годами, ведь мне пришлось несколько лет стонать под клобуком. И я умер бы там от отчаяния, если бы не нашёл способ секуляризоваться, и я стал светским человеком. Но, одновременно, без друзей и без денег… я был лишён всего, и вскоре обретённая мной свобода стала грузом на моих плечах, ещё немного, и я бы пожалел о совершенном мной поступке, об оборванных разом связях. Наконец, не зная чем себя занять, моя нерешительность привела меня сюда, в Париж. Вначале я добывал средства к существованию написанием месс и проповедей, которые продавал монахам нищенствующих орденов. Нужда и безделье не позволили мне слишком обременять себя выбором знакомств. Я посещал небольшое заведение для курения возле ярмарки Сен-Жермен, где собирались канатоходцы, игроки марионеток, несколько актёров Комической оперы, и, между прочим, сам месье Колин из Комеди Франсез. Все эти господа, чей благосклонности мне посчастливилось добиться, предоставили мне возможность посещать их спектакли. Скоро меня обуял зуд бумагомарания, и я рискнул написанием нескольких плохих сцен, которые у меня, к моему удивлению, купили за хорошие деньги. Я был столь любезен, что смог примирить Церковь и театр, и продолжать извлекать мою ежедневную дань из алтаря, но месье архиепископ лишил меня этой маленькой радости, запретив мне исполнять функции священника. Я потерял пятнадцать су в день, которые мне приносила месса, и которые были моим самым стабильным доходом. Чтобы компенсировать эту потерю, я решил открыть лавочку поэта, и принялся писать комедии, оперы, трагедии, которые я подписывал именем моего брата, либо продавал кому бы то ни было, кого поразила имела мания стать автором. Помимо этого я не брезговал ничем, что было в компетенции моего разума. Вам захотелось стать автором любовного письма, эпиталамы, духовной песни, проповеди по случаю Поста? Все это вы могли найти по сходной цене в моей поэтической лавочке. Я вам признаюсь даже, только обещайте хранить эту тайну, что неоднократно один известный петодьер