В вечность падали все воины, вся рать!
И теперь штурмовые отряды ворвались в окопы врага, как гордая, мстительная сила! Смерть для героев ничего не значила! Святую, жертвенную рать на подвиг вел командир роты Павел Синица. На немцев обрушился ливень огня! Строчили пулеметы и автоматы, рвались гранаты. Штурмовая рать ввязались врукопашную во всю глубину траншеи. Падали сраженные штыком, пулею, гранатою и гунны, и руссы! Земляные стенки ее залились кровью. Вокруг жило безумие ─ крики ярости, стоны умирающего, звон стальных касок, разрывы гранат, ураганный ливень огня. Страшно взметывались над окопами окровавленные штыки и кинжалы, вынутые из человека.
Вокруг, вокруг было пиршество боли!
Пиршество смерти!
Руссы оказались крепче. Немцы бежали.
Командир роты Павел Синица, зажимая сердце, пронзенное пулею, все пытался сдержать кровь, но все больше слабел и слабел. Но еще изыскивал силы, прощаясь с жизнью, без ненависти кричать убегающим фашистам:
─ Что, голубятники, побесновались со своим фюрером? Пустили звериную кровь? Как вам показалась похоронная музыка у гробницы со свастикою а, дикари? Такая вам «барыня» на Руси! ─ Он качнулся, земля тоже качнулась, побежала каруселью, все быстрее, быстрее, разжигая перед глазами огненные нимбы, самого усиленно загоняя в огненное кружение. Кружение сжалось до петли, сдавило дыхание, и сердце воина-героя остановилось.
Но он еще успел крикнуть:
─ За Родину! За Сталина! ─ и гулко рухнул на дно траншеи погасшею Вселенною.
Рядом со своими ратниками! Они тоже превратились в камень, в птиц, ушли в бессмертие.
Но сумели сломать, разрушить оборону! Все русское воинство, перескакивая через траншею, заваленную гуннами, устремилась мстительным половодьем на штурм города. Ожесточенные бои развернулись за каждый дом, улицу, площадь.
Орудие Ершова ─ Башкина тоже билось в первом ряду наступающего воинства. Воины вели битву под градом пуль и снарядов, окутанные огнем, пороховым дымом. Башкин как наводчик, воевал на нервном пределе: мастерски ловил перекрестье прицела врага, нажимал на гашетку и слал снаряд за снарядом. От выстрелов горели танки, с грохотом взлетали пушки и люди, рушились дома. Красная кирпичная пыль разъедала легкие. Дыхание обжигало, как у костра! Губы ссохлись, спеклись. Но выпить глоток прохладной воды было невозможно. Огненная карусель крутилась, не зная остановки! Выпадешь из битвы, и в мгновение затянет в водоворот, унесет в вечность.
Командир орудия наметанным глазом высматривал в бинокль цель, указывал, каким снарядом заряжать. И командовал в отчаянной, мстительной радости: