─ Огонь! Огонь!
И если получалось удачно, хвалил:
─ Умница! Скажи, Александр, за что я тебя люблю?
Враг не ожидал такого беспощадного натиска. Сторожевая крепость разламывалась неумолимо. Становилась эшафотом и гробницею для воинства. Генерал гитлеровской армии Август фон Роттенберг в панике запросил помощи. Вильгельм Паулюс, кто должен был взять город Сталина, в мгновение отозвался.
На Семилуки гордо-неостановимым маршем помчалась отборная танковая дивизия СС «Тотен Копф», что означает «Мертвая голова». Свежие эсэсовские танки, бронею в тысячу пудов, с боем преодолели линию заградительного огня, вступили в город, окружили стрелковые батальоны и роты, и обрушили удар немыслимой силы, заливая руссов гибельною лавиною огня. Заезжали на улицы и беззащитно. безжалостно давили гусеницами залегшую пехоту. Были смельчаки, поднимались, как буревестники над седою пучиною моря, звали воинов в атаку, но через траурное мгновение падали за русскую землю, перерезанные пулеметною очередью из танка.
Дивизия залилась кровью. Гибла, истаивала. Поступил приказ: отступить! И она стала, отстреливаясь, в скорби отходить, откатываться на круги своя. Оставались в заслоне добровольцы, жертвенники, чаще комиссары, с маленьким гарнизоном. Герои, оседали в развалине дома и били по танкам из противотанкового ружья, забрасывали зажигательными бутылками. Попадал снаряд и все руссы погребались в гробнице из красного кирпича, Кто оставался жив, ползли со связкою гранат наперекор грозной машине и взрывали в страшном грохоте ее и себя. Такая была жертвенность! И такая святая жертвенность была во имя того, дабы спасти отступающую дивизию, дабы ее не настигли на марше танки, не намотали героев-страдальцев на гусеницы.
Орудие Михаила Ершова еще вело битву.
Александр Башкин напомнил:
─ Пора отходить, командир! Остаемся в одиночестве. Одно орудие и тьма танков, это битва от бессмыслицы!
Но Ершов только крикнул в ярости:
─ Заряжать бронебойными! Живо! Выбить танк со свастикою у дома Советов! Огонь!
Башкин нажал на пуск, снаряд вылетел в мгновение, со свистящим воем, с огнем. Но в танк снова не попал! Снаряд ударился в угол здания, раскрошил его в камень.
─ Ты чего? Как стреляешь? ─ взбеленился командир орудия. И в злобной ярости подал команду: ─ Заряжать еще для танка!
Гаяс Футтидинов нес снаряд, остановился:
─ Командир, зачем кричишь на Александра? Он прав! Надо отходить! Разве не было приказа?
─ Куда отходить, Гаяс? Ты только прибыл на батарею, а уже рассуждаешь, как Цезарь! Тебя, что, в Казани учили только отступать?