Ремезову невзначай вспомнилось, что и ординарец, когда жили в ауле, заглядывался на красивую ногаянку. И только было хотел отказаться, но козак наложил крестное знамение и предостерег:
– Худого не подумайте. Я не ведал, что Мерджанка вам по нраву. Теперича она – невеста ваша…
Но осуществить задуманное оказалось далеко не просто.
Плёткина привлекли к починке фур, и козак явился к командиру лишь под вечер. А Ремезова держал при себе есаул, выбиравший для сотни лошадей из отбитого татарского косяка. И Леонтий, обеспокоенный тем, что опаздывает на свидание, освободился только перед самым закатом.
Иван отогнал в балку двух лошадей – гнедого диковатого маштака для себя и чудом уцелевшую каурую – для Мерджан. А Леонтий снова, сбивая недобрые взгляды, петлял между ногайскими арбами и отовами, прежде чем пробрался к условленному месту. Уже начинало смеркаться, и ярче пылали в становище едисанцев костры. Подле них собирались аульцы, вышедшие из жилищ после намаза.
Мерджан не шла.
Плёткин, дежуривший у лошадей, издали подал свист, предупреждая, что неподалеку. Минул час. Однако виляющая по склону тропа оставалась безлюдной, скрадывалась темнотой, и с каждой минутой надежда сотника на встречу с любимой таяла.
«Значит, не смогла ускользнуть, – грустно рассуждал Леонтий, не спуская глаз с ногайского становища, откуда доносились голоса. – Или просто не захотела? Не нужен я ей…»
Обида все больше бередила душу. Ждать было некогда, да и бессмысленно. И Ремезов, не боясь подозрений аульских родственников, решил разыскать Мерджан. Пусть все выяснится в этот вечер!
У шатра нового аул-бея ярился костер. Вокруг него сидели одни мужчины, возбужденно говорливые, перекрикивающие друг друга. Появление русского офицера, многим знакомого, вызвало среди них оживление. Хан-Бек, улыбаясь, пригласил Ремезова-эфенди пройти и сесть с ним рядом, разделить праздничное застолье.
Сотник благодарно поклонился, замечая кувшины с бузой и вином, куски жареного мяса на блюдах.
– Что за праздник? – спросил он у освободившего ему место Мусы, на поясе которого висел уже кубачинский кинжал.
– Хан-Бек калым получил, и меня не обидел, денег дал. Мерджан новый муж увез. Калым-байрам!
– Когда? Куда увез? – вздрогнув от неожиданности, торопливо спросил Леонтий.
– В свой аул, на Кубань-реку.
«Я догоню ее! На подводах далеко не уедут! – лихорадочно заметались мысли. – Как я раньше не догадался!»
Он вскоре попрощался с аульцами и зашагал обратно, в сторону балки, где ожидал ординарец. Надо было, пожалуй, предупредить есаула. Самовольные отлучки в полку строго пресекались. Но это отняло бы полчаса. За такое время можно одолеть десяток вёрст!