После молебна, при первом возглашении императрице «Многая лета», грянул залп вестовых пушек. Его троекратным беглым огнем поддержали солдатские ружья. На паперти появилась Екатерина Алексеевна, и кремлевский перезвон подхватили все колокола Москвы, разнося благую весть. Капитан-гренадер, кому Ремезов подчинялся в этот час церемонии, всполошившись, приказал донцам уплотнить строй, дабы избежать всевозможных казусов. И Леонтий, подступив к помосту, поднял голову и увидел проходящую государыню в двух саженях от себя.
Богиня в пурпурном одеянии проплыла мимо него, простого козака, и, как показалось, милостиво глянула в сторону почетного конвоя из многочисленных армейских частей. Так, затаив дыхание, и стоял ошеломленный Леонтий, пока хвост праздничного шествия не скрылся в глубине Грановитой палаты.
Зазывалы тут же стали приглашать честной народ к столам, накрытым яствами и веселящими напитками разных видов, от заморских вин до сивухи. Не удержались и донцы, и, хватив по нескольку шкаликов выдержанного рейнвейна, пустились в пляс под бойкую музыку гусляра и свирельщика, специально приглашенных сюда. И все прочие гости находились в необыкновенно ликующем настроении!
Леонтий, глядя на пьяные, раскрасневшиеся на жару физиономии, на хохочущих пузатых сановников и их жеманных супружниц, вспомнил отчего-то бой на Калалы, Платова и Ларионова, односумов. И тех козаков, что не вернулись с кубанской стороны и Кавказа. И не перезвон стал звучать в его ушах, а тревожный и протяжный набат, похожий на тот, что поднимал на смертельную схватку жителей Наур-городка. И этот кавказский набат вытеснил прежнее приподнятое ощущение праздника. «Вас бы туда, где братушки-донцы полегли да терцы с гребенцами!» – с негаданной обидой размышлял он, проведя свой полувзвод через толпу пьющих, орущих дармоедов, которые и пороха никогда не нюхали. И таким чуждым показалось всё здесь, не любым. Скорей бы домой, в курень родной. Там и воздух иной, и душе легче!..
* * *
Екатерина, несмотря на недомогание и крайнюю раздражительность, мужественно выдержала весь этикет и порядок великого торжества. Когда же царский поезд, выехав из Кремля, остановился у Пречистенских ворот, начались схватки, которые, к счастью, прошли, когда она с помощью «Гришулички» вышла из кареты и пошла ко дворцу. Кружилась голова, но она по знаку церемониймейстера приостановилась, чтобы в знак всеподданства и преклонения четверо фельдмаршалов – Румянцев, Разумовский, Чернышев и Петр Панин – подхватили и понесли шлейф ее царственного наряда. И как ни была она густо напудрена, Потемкин, сопровождавший ее карету на коне, а теперь шествующий рядом, с тревогой шепнул: