И дело было не только в соседском сорванце и его недуге. Тем паче, и сам этот недуг в городах вроде Каллена — больших, тесных и грязных — был столь же в порядке вещей, как смена дня и ночи. На центральных улицах и площадях еще так-сяк, но там, где дома чуть ли не налезали один на другой, наверное, даже свиньи побрезговали бы жить. Но не люди! Собственно, большинство горожан именно там и жили. В этих теснящихся, просто-таки скученных домах. Так что, скорее, следовало удивляться другому. Как холера до сих пор не выкосила население Каллена поголовно.
И не само по себе доброе дело, Равенной свершенное, ее погубило. Даром, что говорила мать ей еще в детстве: «Ни один добрый поступок не остается безнаказанным». Да даже если б Равенна и отказала несчастной соседке, если б захлопнула тогда дверь перед нею, заплаканной и отчаявшейся — что бы это изменило? Скорее, появилось бы у Равенны на одного врага больше. И враг этот, соседка то бишь, первой бы побежала доносить на «злую ведьму».
А так… по крайней мере, Равенна могла утешать себя тем, что не соседка ее заложила. Не та соседка — несчастная мать, ее стараниями превратившаяся в мать счастливую. Но опять же, что это изменило? Ведь шила в мешке не утаишь.
Не заболей вообще несчастный малец, а кто-нибудь все равно заметил бы странное. Заметил бы, что живет поблизости женщина вроде взрослая, а до сих пор не замужем. И в церковь не ходит. И время от времени ночью не спит — свет горит в окне. Масло драгоценное тратит… и на что вообще живет, интересно?
А главное: выглядит эта особа как-то… не по возрасту. У сверстниц вон, у кого брюхо и грудь обвисли после очередных родов, у кого синяк в пол-лица — дражайший супруг жизни учил. А у кого-то уже и морщины, пряди седые. Тогда как Равенна какая-то гладкая, гибкая и стройная до сих пор. Словно девочка.
Странно? Несомненно. А любые странности, как известно, от Лукавого. Так что донести на Равенну мог, по большому счету, кто угодно. Поводов хватало. А уж когда святые братья нагрянули к ней с обыском, когда обнаружили рукописи и ее собственные записи, отпираться уже не имело смысла.
Так думала Равенна, следуя за монахом. И к тому времени, когда оба вышли из подземелья на площадь перед собором, пришла к неожиданно успокаивающему заключению. Что все-де предопределено. Вся жизнь каждого человека от рождения до смерти. Ни то, ни другое сам человек, ни выбрать, ни изменить не может.
А костер, ожидавший Равенну посреди площади, хотя бы отчасти подтверждал эти измышления. Хотя бы применительно к самой этой женщине. В том, что сегодня она умрет, причем именно на костре, Равенна не сомневалась.