После Липок на дороге стали чаще встречаться машины. Пассажиры кургузого автобуса полезли к заляпанным окнам, стали указывать друг другу на УАЗ с красным крестом.
— Они вас узнали, — Саша включил мигалку и обогнал автобус, оттуда улыбались и махали руками, приветствуя Алексея Александровича. В детстве не придумаешь такого возвращения в родные места. Надо прожить долгую жизнь и ощутить вкус настоящей известности, она начинается тогда, когда тебе надо всеми способами от нее защищаться.
Саша знает, какими улицами везти Алексея Александровича по родному городу. Они проезжают по Советской площади, мимо здания райисполкома с железным балконом, с которого в революцию кричали свои речи уездные Мараты, мимо старинных торговых рядов с полукружьями арок, мимо деревянной трибунки, с которой, как всегда, лоскутами сходит краска, наложенная к Первому мая наспех, на сырое дерево. Запущенный вид трибунки умиляет Алексея Александровича. Саша сворачивает на Пушкинскую, получившую свое имя в 1899 году в честь столетия русского гения, о чем успешно хлопотал прадед Алексея Александровича, директор уездного училища. Оно помещалось здесь, на Пушкинской, в здании земской архитектуры из красного кирпича, где теперь средняя школа, в ней Алексей Александрович проучился десять лет, и в ней его отец директорствовал последние годы. Сразу за школой он видит родные три окошка на улицу и палисадник, но вместо маминых праздничных и ярких пионов с георгинами под окошками торчат неприхотливые золотые шары. Ни в один свой приезд Алексей Александрович не заглядывал в этот дом и нынче тоже не зайдет. Нынешний дом его родителей на кладбище.
Больница поставлена была сто лет назад очень красиво, на пригорок. К ней ведет аллея старых берез. По установленному Алексеем Александровичем правилу ему не устраивают парадной встречи. Две дородные санитарки подхватили его увесистые чемоданы, играючи понесли наверх в одноместную палату, узкую комнату-келью с белеными стенами и единственным окошком в глубоком проеме, показывающем метровую толщину стены. Здесь стоит железная больничная койка старого образца, белая тумбочка деревенской работы, такой же стол с одним выдвижным ящиком и деревянный умывальник с фаянсовой чашей в синих старинных цветочках. Несколько лет назад рядом с этим старым зданием земской больницы был построен хлопотами Алексея Александровича новый корпус со всеми современными удобствами, но он по-прежнему приезжает в эту палату.
Его оставляют одного, он подходит к окну с массивными рамами, любуется больничным парком, вековыми дубами, посаженными еще первым Глаголевым. Какие люди были! Жили обыкновенно, провинциально, а действовали, памятуя истово о будущем, не имели привычки торопиться с итогами своих трудов и потому сажали не быстрорастущие тополя, как делают нынешние озеленители, а выбирали долговечные благородные породы деревьев, дуб, березу, липу. Мы уйдем, а труды наши останутся. Этим жили несколько поколений русских медиков Глаголевых. Одного из них Алексей Александрович часто видел в отчем доме. Сначала за окнами слышался густой бас, что-то из оперного репертуара или классический романс, затем доносилось постукивание трости, известной всему городу, тяжелой и суковатой, свет заслоняла крупная фигура в просторной одежде, в разбойничьей широкополой шляпе на седых буйных кудрях. Глаголев тростью ударял в ставень, извещая о своем приходе. Алексею Александровичу было лет четырнадцать, когда отец однажды послал его к Глаголеву за нотами: готовился какой-то спектакль, в те времена вся городская интеллигенция музицировала и играла на любительской сцене. Он прибежал в дом главного врача за больничной оградой, Глаголев провел его в кабинет, обставленный темной старинной мебелью, увешанный старыми фотографиями, среди которых он сразу заметил в старой рамке новую, светлее других. Офицер в погонах военного врача сфотографировался возле палатки. Он и был последним в роду Глаголевых, а старый Глаголев, которого знавал Алексей Александрович, был в их славном роду предпоследним. Снимок, поразивший тогда мальчишку и, быть может, определивший его жизнь, сейчас хранится в больничном музее. Военврач Глаголев погиб при бомбежке госпиталя.