Мы трое: Руби, Целести и я купили сезонные билеты в Буш Гарденс — смесь парка развлечений, убежища для животных и пивоварни в центре северной Тампы. Мы с Руби провели много ранних вечеров на выставке тропических птиц, где к нам на плечи садились попугаи и облизывали кончики наших пальцев своими абсурдными складными языками. (Кроме шуток, языки попугаев имеют явное отношение к Зову Ктулху. На них есть щупальца.) Птичник стал нашим святилищем, местом, куда можно сбежать от дневных забот и сосредоточиться друг на друге. Мы проводили там часы, сидя рядышком на скамейке, а солнечные лучи пробивались к нам через окружавшие нас деревья.
У меня тогда была страсть к черепахам, я даже использовал на BBS имя «Черепаха». Неудивительно, что в итоге мы с Целести завели черепаху — подобранного на дороге очень молодого трусливого ползунка. Мы назвали его Молния, и он стал нашим компаньоном на следующие двенадцать лет. Видя как мы любим черепах, окружающие стали дарить нам соответствующие подарки: керамических черепах, рюмки и рождественские украшения в черепашьем стиле. Мы с Целести часто проводили вечера в Буш Гарденс, глядя как черепахи катаются на спинах сытых и ленивых аллигаторах. Целести говорила об этом: «Это черепаший общественный транспорт! Полдюжины черепах могут взять одного аллигатора до той стороны пруда и сэкономить деньги!»
Я был безумно счастлив, живя с двумя женщинами, которых я так сильно любил. Жизнь с двумя партнёршами ощущалась невероятно естественной, что-то внутри меня проснулось чтобы сказать: «О! Вот так всё и должно быть!» Мои отношения и с Руби, и с Целести были очень глубокими и близкими. Отношения Целести с Беном после нашего переезда утихли, но у неё были я и Джоэл. Это был чудесно.
По крайней мере в основном. Ограничения, которых потребовала Целести, создавали некоторые трения между мной и Руби, кое-что было не на своих местах. Поздно вечером, свернувшись вместе с ней на кровати, я всегда учитывал, что часы отсчитывают время до полуночи, когда мне надо будет встать и уйти, оставив её спать в одиночестве. Пару раз она говорила о том, что ей тяжело сознавать то, что как бы мы ни были близки, рядом с ней в постели каждую ночь будет только пустота. Целести хотела никогда не спать одна и это значило, что Руби будет спать одна всегда.
Мысль о том, что я могу любить кого-то так же сильно, как я люблю Целести была неприемлема на фундаментальном уровне. Все ограничения, наложенные на мои «внешние» отношения, были придуманы именно для создания уверенности в том, что я никогда не полюблю никого другого всем сердцем. Любовь, конце концов, штука пугающая.