В кухонных помещениях часового не оказалось. Это означало, что он находится где-то внизу.
Из посудомойки лестница вела к выложенному камнем ходу. С правой стороны я разглядел какой-то бледный свет. Сьюзен приложила палец к губам, и мы стали бесшумно продвигаться вперед. Наконец я осторожно выглянул из-за угла.
Это была самая ужасная лестница, которую мне доводилось когда-либо видеть. Она освещалась двумя-тремя тусклыми лампочками, отстоящими одна от другой довольно далеко, и была так длинна, что у ее подножия стены, казалось, смыкались друг с другом, будто убегающие вдаль рельсы железной дороги. Приблизительно ярдах в пятнадцати, или в семидесяти ступенях от нас, находилась первая лампочка, и в этом месте ответвлялся вправо первый ход. На маленькой площадке стоял табурет, на котором сидел человек. На коленях у него лежало ружье. Да, эти люди больше всего полагались на тяжелую артиллерию.
Я пригнулся к Сьюзен и спросил шепотом:
— Куда, черт возьми, ведут эти ступени?
— Разумеется, к лодочному сараю. — Она, казалось, была удивлена моим вопросом. — Куда же еще?
Конечно, куда же еще! У тебя сказочная проницательность, Калверт! Отлично! Ты прилетел на вертолете с юга, видел весь замок, сарай и мог констатировать, что они отделены друг от друга небольшой, спускающейся к морю скалой, но тем не менее тебе ни разу не пришла в голову мысль, что этот сарай должен быть каким-то образом связан с самим замком.
— А ход вправо ведет в подвалы? — Она кивнула. — Но почему так глубоко? Зачем делать винные погреба на такой глубине? Ведь тяжело каждый раз подниматься оттуда.
— А это не винные погреба. Раньше они употреблялись как резервуары для воды.
— Другого пути вниз нет?
— Нет. Только этот.
— Мы не спустимся и на пять ступеней, как он нас продырявит. Вы знаете, кто там сидит?
— Знаю только, что его зовут Гарри. Мой отец говорит, что он армянин, и никто не может произнести правильно его фамилию. Он молодой, гибкий, проворный и… противный.
— Уж не хватило ли у него наглости приставать к дочери главы клана?
— Да, это было ужасно. — Она инстинктивно вытерла губы тыльной стороной ладони. — Он пропах чесноком.
— За это его винить нельзя. Я и сам бы попытался это сделать, если бы не чувствовал, что приближаюсь к пенсионному возрасту. Окликните его и извинитесь.
— Что?
— Скажите, что просите у него прощения, что вначале не смогли правильно оценить все благородство его характера, что отец уехал, и это — первая возможность, которая вам представилась, чтобы поговорить. В общем, болтайте что угодно.
— Нет!