Их вызывали внутрь, и они выходили буквально через пять минут. Кому-то досталось больше, кому-то меньше, но в целом подобные наказания считались рутинными. Только один юнец, не таясь, демонстрировал признаки отчаяния. Ему запретили поездку домой на свой день рождения.
Войдя в классную комнату, Эрик понял, что обманулся в своих ожиданиях. Он думал, что они будут сидеть в углу, поприветствуют его смешками, немного пожурят, а потом выпишут приговор.
Но они переставили парты в классе. Председатель Бернард восседал на кафедре, а остальные одиннадцать расположились по сторонам. Там, где заканчивался судейский ряд, стояла парта без сиденья — своего рода скамья подсудимых. На трибунальцах были клубные пиджаки с золотым шнурком вокруг символа школы, который подчёркивал их звание и достоинство, а также галстуки и белые рубашки, волосы прилизаны. Все выглядели очень серьёзными. Они, естественно, сидели по ранжиру. Ближе всего к скамье подсудимых — члены совета из первого класса гимназии, потом, на шаг ближе к председателю, — из второго и так далее.
Эрик встал у скамьи, привычно заложив руки за спину, и попытался придать лицу равнодушное выражение.
В обязанности секретаря совета входило доложить обвинение. Эрик, значит, такого-то числа и в такое-то время отказался выполнить приказ четырёхклассника фон Шенкена. Считает ли он обвинение по сути правильным?
«Да, — ответил Эрик, — всё это по сути правильно».
«Встань нормально!» — крикнул Бернард.
«Я стою, как нахожу удобным, и вряд ли это может иметь какое-то значение для суда», — ответил Эрик.
«Ты дерзишь правосудию, причем сознательно, не так ли! Поэтому совет приговаривает тебя к штрафным работам на выходные. Секретарь, запиши решение».
Секретарь записал. Члены совета сохраняли на лицах непроницаемость. Эрик немного выпрямился.
«Ага, — сказал Бернард, — с данным вопросом покончено. Но что ты может сказать в свою защиту по поводу неподчинения приказу четырёхклассника? Разве ты не знал, что ученики реальной школы обязаны подчиняться приказам?»
«Ну меня неофициально просветили на этот счёт, значит, я знал. Но я не хотел чистить ботинки, потому что фон Шенкен придумал это, только чтобы позабавиться надо мной. Ты тоже не будешь чистить мою обувь, если я наложу гору грязных бутс и буду угрожать задать тебе трёпку, если ты не начистишь их, как задницу младенца».
«Следи за своими выражениями перед советом!»
«Я только процитировал. Приказ, который я получил, выходит, кроме того, был сформулирован недопустимым языком. Он сказал, что я должен начистить бутсы так, чтобы они сверкали, как „задница младенца“».