Развременение. Мои стихи-поэтемки (Григорьев) - страница 12

На первую страницу
There «Unshaven» skyscrapers stuck up like bird's crest.
* * *
We were strolling along, through an ocean of lights,
Shocked with mighty of cars, advertisements and stores,
we've got a getting-together whole days and all nights,
searching one but so wanted peace-liable source.
* * *
Fifty three years have passed since I've got to New York.
Lot of time went since really Seattle I saw.
By exchanging with students, we started that work —
Which we calling now as the «Late Fifties Thaw».

Эвелине (to Evelyn)

* * *
Как фатально «мир тесен»! Ну надо ж мне было в Нью-Йорке
С тобой, юной, бродить сквозь теснины скайскреперных форм!
Помнишь, столик в кафе на Бродвее – в кабинке, как в норке,
Там, где музыку ставил тогда автомат-граммофон?
* * *
Чтоб набрать нужный код, ты коснулась консольки, наметясь
Вызвать песню о том, что не зря нас так странно свёл город.
Заиграла пластинка. Под медленный вальс – Джонни Метис
Пел: «Мы оба похожи, мир тесен, не так ли? – Смол Ворлд!»[23]
* * *
Мы болтали всю ночь на ступеньках у Центра Рокфеллерова.
Вот уже за спиной небоскрёбов забрезжил прощальный рассвет.
Ты звонила в Доббс-ферри, домой, о себе всё бойфренду доверила.
И в подарок надела мне на руку свой серебряный чудо-браслет.
* * *
Я любил его тяжесть: кружение звеньев на сгибе запястья,
Блеск восьми отчеканенных ликами древних, античных монет.
Твой браслет, Эвелина, спасал меня как амулет от несчастья.
Ты прости, он – на чей-то руке теперь, жаль, у меня – его нет!
* * *
Пятьдесят лет пел Джонни о двух душах, в городе встретившихся,
Своим пеньем скостил на полвека мне возраста срок.
Много новых событий, но песня та, в память мне врезавшаяся,
Всё звучит, повторяя: «Мир тесен, ещё ты увидишь Нью-Йорк!»

Полвека после

К 50-летию окончания Московского архитектурного института (1960–2010 гг.).

Пятьдесят третий год: мы – на старте маршрута сверхтрудного.
«Через тернии – к зодчеству» – семь изнурительных лет[24]…
А полвека спустя, в юбилейный год выпуска архитектурного,
        в Альма-матер пришли мы, чтоб вспомнить оставленный след.
Мало, кто преуспел из нас – мы не смогли стать прагматиками!
Но себе доказали: мы зодчество сможем постичь!
Кто остался в живых, были с первого курса романтиками.
Нас спасала наивность, не дав постареть нам почти.
Я любил рисовать и чертить, придавать формы фону бумажному!
В сетке линий просвечивал образ – из интуитивных глубин.
Но стать зодчим известным – судьба дарит шанс ведь не каждому.
Скольких кончивших вуз наш простой «неуспех» погубил!
Наш «сплошняк» был, как древнее действо совместное.
На планшетах в эскизах у каждого замысел цвёл, как цветок.
Следующая страница