И больше ничего не могли от него добиться.
Хнуму казалось, что Юбра внезапно лишился рассудка или что, в самом деле, в него вошел бес. Жалко было старого, верного раба. Совсем его простить Хнум не мог, но наказал легко, даже бить не велел, а только посадил в яму; думал, опомнится. Но Юбра уже пятый день сидел и не опоминался.
А Хнумовой милости к нему была причина особая.
В молодости Хнум любил охотиться на крокодилов в Стране Озер, Миуэр, где было у него большое поместье у города Шедета, посвященного богу Солнца, Собеку, крокодилоглавому. Здесь, во время охоты, живал он по нескольку дней.
Каждое утро, когда он еще лежал на ложе, приносила ему свежевымытую и выплоенную, белую одежду-рубаху искусная прачка, пятнадцатилетняя Маита, сестра-жена молодого садовника Юбры: бедные люди часто женились на сестрах, чтоб не делить имущества.
А в сумерки слышал Хнум, как на заднем дворе, где опускались в пруд мостки от прачечной, шлепал звонкий валек по мокрому белью и детски-девичий голос Маиты пел:
На том берегу – сестра моя,
между нами – заводь речная,
крокодил – на отмели песчаной;
но в воду схожу я без страха,
вода для ног моих – суша;
любовь укрепляет мне сердце,
любовь – чара могучая!
Но по голосу ее слышно было, что она еще не знает, что такое любовь. «Скоро узнает», – думал с тихою жалостью Хнум. А однажды запела она другую песенку:
Говорит гранатовое дерево:
«Круглость плодов моих – груди ее,
зерна плодов моих – зубы ее,
сердце плодов моих – губы ее.
Что же делает с братом сестра,
пеною вин опьяненная, —
скрыто ветвями дремучими!»
И в первый раз послышалось Хнуму в детском голосе Маиты что-то недетское. «Будет как все», – подумал он уже без всякой жалости, и вдруг Сэтово пламя пахнуло ему в лицо, похоть, как тарантул, укусила за сердце.
Знал, что ни люди, ни боги не осудят его, если он, господин, скажет рабе: «Взойди на ложе мое!» – так же просто, как сказал бы в жаркий день: «Дай мне пить!» Но Хнум недаром был человек справедливый и богобоязненный. Помнил, что, кроме жены Нибитуйи, у него двенадцать наложниц и сколько угодно прекрасных рабынь, а у Юбры – одна Маита. Отнимет ли господин последнюю овечку у раба своего? «Да не будет!» – решил он, уехал из Страны Озер и больше не возвращался туда.
Но Маиты не забыл. Пламя Сэтово попаляло кости его, как вихрь пустыни – стебли трав. Не ел, не пил, не спал; исхудал, как щепка.
Нибитуйе ничего не говорил, но она сама догадалась.
Однажды, в загородном доме близ Фив, рано поутру, когда он еще спал, разбудила его Маита, войдя к нему со свежевымытою белою одеждою. Он подумал, что видит ее во сне или в видении; когда же понял, что наяву, спросил: