— Здесь жарко, народу много, все переживают, поэтому аппетита ни у кого нет, кушать не хочется. А арбуз жажду утоляет.
— Смадар, ты лучше расскажи, как твоя сестренка во время обстрела живой-невредимой осталась, — попросил ее Габи.
Историю эту, видно, здесь знал каждый, потому что со всех сторон раздались поощрительные реплики и девчонка, поощренная таким вниманием взрослых, стала пересказывать, не первый, видно, раз. Во время недавнего обстрела их района ракета, пробив стену на уровне третьего этажа жилого дома, наискось пролетела через всю комнату и благополучно вылетела в окно. Комната оказалась детской, в это время в ней спала двухлетняя малышка, которую ракета не задела. Она лишь проснулась от шума, но толком ничего не поняв, только немножко похныкала и снова уснула.
— А где же сейчас твоя сестренка? — поинтересовался я у Смадар.
— А ее папа с мамой увезли в Тель-Авив, — ответила девочка.
— А как же ты!? — изумился я.
— А я со своими родителями рядом живу, в нашем доме пока только соседний подъезд пострадал, а у нас еще жить можно. А сестренка — это дочь дяди (в иврите слово «двоюродный» отсутствует, двоюродную степень родства определяют словами «сын дяди», «дочь тети» и т. д. — О.Я.), а мои мама с папой здесь, — и она указала на сидящих чуть поодаль довольно молодых еще мужчину и женщину. У мужчины на коленях была установлена переносная люлька и в ней мирно посапывал младенец.
Видно, ночь, все увиденное и услышанное за день давали о себе знать. В голове возникали какие-то дурацкие мысли. Я почему-то стал думать о том, что расскажут этому младенцу, когда вырастет, об этой войне. Наверное, спустя годы вспомнят, в первую очередь, что прямо из роддома привезли его не домой, а в бомбоубежище. Может быть, при этом даже улыбаться будут. А вообще-то вряд ли, ничего тут веселого нет. И хотя на войне и впрямь происходят всякие курьезные случаи, смех этот все же — сквозь слезы.
Утром, когда уезжал, совсем по-другому смотрел на поврежденные ракетами дома, ведь в них жили теперь уже знакомые мне люди. Зиял пробоинами недавно отстроенный красавец торговый центр, его темно-синие зеркальные стекла теперь уродливой грудой осколков валялись на земле и солнце отражалось от них каким-то зловещим блеском. В открытом бассейне мертвенно голубела вода, не летели вокруг брызги, не было слышно ни смеха, ни звонких детских голосов, потому что и людей здесь не было вовсе. Двери большинства магазинов были закрыты и на улицах по-прежнему встречались только одинокие прохожие, спешащие, как я теперь уже знал точно, по каким-то только совсем уже неотложным делам.